Лед и вода, вода и лед - Майгулль Аксельссон

— Ну? — окликнула она Марию, допивая кофе. — Ты готова?

Переполненная предвкушением Мария только кивнула, не в силах говорить.

Бомбей и правда ошеломлял. Даже Элси, бывавшая здесь раньше как минимум дважды, застыла на набережной и только смотрела из стороны в сторону. Серое небо набухло тяжелыми тучами, море поблескивало тусклой сталью, и все-таки Элси прищурилась, нельзя впускать в себя сразу все эти звуки и голоса, все эти цвета и запахи. Не то они ее уничтожат. Но все равно вести себя надо как люди. Ради Марии.

— Поищем такси, — сказала она и чуть отставила левый локоть в молчаливом приглашении. Мария тут же взяла ее под руку, но ничего не сказала. Даже не взглянула на нее. Элси проследила за ее взглядом. Мария смотрела на очень тощего мужчину, согнувшегося в три погибели под тяжеленным узлом. Он был почти голый, если не считать куска ткани, намотанного вокруг бедер. Видимо, это была вся имевшаяся у него одежда. Единственный кусок белой материи.

— Похоже на подгузник, — восторженно пролепетала Мария.

— Да, — сказала Элси. — Точно.

Такси выглядело как после пожара. Все во вмятинах и разводах. Левая передняя дверь не закрывалась, так что водитель придерживал ее локтем, небрежно выставив его в опущенное окно. На месте перчаточного ящика зияла дыра, но сам таксист был очень нарядный, в ярко-голубой чалме и белой рубашке с коротким рукавом, такой наглаженной, что казалось, он только вышел из прачечной. Он непрестанно улыбался и непрестанно говорил, но понять его английский было невозможно, так что Элси только неопределенно мычала в ответ. Мария ничего не говорила, она сидела оцепенев и выпрямившись и смотрела по сторонам, изумленно оглядывала внутренность автомобиля, зацепилась взглядом за рычаг передач без рукоятки, потом глянула на пол и ахнула, увидев дыру размером с ладонь прямо у себя под ногами, потом посмотрела на Элси — та чуть покачала головой. Ничего не говори. Не комментируй состояние машины, даже по-шведски. Мария, сглотнув, еще раз окинула взглядом салон. Кто-то сшил новые чехлы для кресел, из хлопчатой ткани, темно-фиолетовой с золотым узором. Но пружины сиденья уже начали вылезать сквозь редкие нитки обивки, и Мария то и дело ощупывала дырку, водила по краю указательным пальцем, так что в какой-то момент Элси просто-напросто взяла ее руку и переложила на другое место.

— Ой. — Мария заморгала, словно только что проснулась. — Прошу прощения.

Элси только улыбнулась в ответ, потом отвернулась и посмотрела в окно. Машина ехала медленно, так медленно, что можно было идти рядом, не отставая, но это ничего. На самом деле даже прекрасно — ехать тихо-тихо через портовые кварталы Бомбея, спрятавшись за стеклами машины от внешнего мира, от тех тысяч или десятков тысяч людей, толпящихся на улицах, от всех этих хмурящих брови мужчин в белых рубашках с короткими рукавами, от всех женщин в сари сияющих цветов — вишневого и бирюзового, блекло-зеленого и глубокого фиолетового, гранатового и огненно-оранжевого, от всех их хижин и лачуг, от тощих и грязных детей, которые выпрямлялись и смотрели на Элси миг или два, поспешно прикидывая, бежать за такси или не стоит, пока, встретившись с ней взглядом, не пожимали плечами и не возвращались к своим играм.

Такси встало на перекрестке. Сидевший на тротуаре мужчина с корзинкой тут же вскочил и подбежал к машине, поднял крышку корзины и горделиво улыбнулся. Мария вскрикнула, когда из корзины высунулась головка кобры.

Искупление, подумала Элси и заставила себя смотреть в глаза змее, пока искала мелочь в сумочке.

Таксист не отставал. Машина следовала за ними уже после того, как они вышли и расплатились, ползла вдоль тротуара, пока они гуляли по центру, остановилась, когда они зашли в магазин посмотреть шелка. Дождавшись, пока они выйдут, водитель потянулся за Марииным свертком. Она купила три ярких сари, ослепительной красоты, и никак не могла с ними расстаться, но все-таки отдала их таксисту, когда Элси кивнула.

— Ланч? — спросил таксист, и Элси кивнула снова.

Они опять уселись на заднее сиденье. Теперь Мария уже притерпелась и больше не обращала внимания на состояние машины. Щеки ее горели, а над верхней губой выступили капельки пота, когда она, улыбаясь, повернулась к Элси:

— Какие цвета! Я таких потрясающих цветов в жизни не видела…

Элси улыбнулась в ответ, но промолчала.

— Ты тоже могла бы себе купить что-нибудь, сама-то, — сказала Мария. — Сто крон за три сари! Даже смешно.

Нет, думала Элси. Не могла бы. Я недостойна.

Таксист доставил их на набережную и подъехал к одному из высотных отелей, улыбнулся и распахнул перед ними дверцу, заверив зычным голосом, так, чтобы слышали все остальные таксисты, что подождет их, пока они поедят. Элси и Мария вошли в ресторан и вдруг снова оказались в Западной Европе. Метрдотель в темном костюме проводил их к столику на террасе, официант подал меню, сомелье — карту вин. Сделав заказ, Элси и Мария облегченно вздохнули. Осмотрелись. За соседними столиками — индийцы. Элегантные сикхи в темных костюмах и серых, бордовых и темно-синих чалмах, чуть менее элегантные брамины в белых рубашках, темных брюках и с круглыми животиками. Впереди — серо-стальное море. Слева — отель, белое высотное здание. А справа нечто вроде брошенной стройки, бетонный котлован с торчащей в небо голой арматурой. Кто-то натянул между штырями арматуры кусок материи, полосатая хлопчатая ткань чуть шевелилась под ветром. Это навес. Крыша дома. А перед этим домом сидела на корточках смуглая женщина в розовом хлопчатом сари и купала такого же смуглого маленького мальчика, плачущего трехлетнего малыша, совершенно явно не желающего купаться. Белая мыльная пена покрывала все его тело, а когда он поднял руку и потер глаз, его крик стал еще пронзительней. Мать никак не реагировала, словно даже не слышала крика, только взяла ведро с водой и окатила его, а потом повернулась спиной, собирая разложенные вещи. Мальчик истерически рыдал, но мать не обращала внимания, словно не замечая. Она очень осторожно взяла мыло в обе ладони и внимательно осмотрела его. Потом заглянула в ведро, много ли там осталось воды, зашла под полосатую крышу, убрала мыло, поставила ведро на бетон, потом вышла и влепила плачущему мальчугану пощечину. Он сжался и заревел еще громче. Его мать постояла сперва, совершенно прямо и неподвижно, глядя куда-то вдаль, потом присела на корточки перед ним и ударила его еще раз. Встала, подождала, но он продолжал плакать, и тогда она наклонилась снова и шлепнула его в третий раз, так что он пошатнулся.

— Материнская любовь, — заметила Мария и протянула руку к хлебнице.

Элси молча кивнула.

— Да-да, — продолжала Мария. — Настоящая материнская любовь. Как ее понимают некоторые из нас.

Инес пела. Стояла посреди своей благоухающей кухни и пела, размешивая какао-порошок с сахарным песком и капелькой сливок. Для настоящего, классического какао. Правильного. Молоко уже стояло на плите, и еле уловимая струйка его пара пробивалась сквозь аромат свежих булочек. Инес поглядывала за молоком, помешивая в кружке, готовая тут же снять кастрюлю с конфорки, едва молоко закипит, прикинула, не выключить ли вообще конфорку, да, пожалуй, стоит. Оно уже достаточно горячее, а нагреть его, чтобы появились пузырьки, — секундное дело, это можно успеть за те мгновения, пока он дойдет до двери…