ЛОРИНГ - Макс Ридли Кроу

— Проклятье! — прорычал Вилсон.

Доставая на ходу револьвер, он кинулся к дверям, выходящим на станцию. Я помчался за ним. Здесь, на поле, где не было ни домов, ни холмов, ветер сдувал с ног. В ноздри ударил запах снега.

— Стойте! Остановитесь! — кричал инспектор, но его слова уносило ветром.

Трава серебрилась от инея. Обернувшись к зданию зала ожидания, я увидел бегущих за нами венаторов.

Дирижабль был уже на самой верхушке мачты.

— Стойте! Именем закона, остановитесь!

Рабочие, чьей задачей было отпускать канаты, пока цеппелин поднимается, наконец обратили на нас внимание, но еще не слышали Вилсона. Кто-то из них указал в нашу сторону пальцем. Еще бы, ведь инспектор размахивал револьвером.

— Опустите его! Живо! — крикнул Вилсон, пытаясь определить, кто из рабочих главный. — Я инспектор Двора Венаторов, вы обязаны подчиниться.

Когда у всех на виду оказался жетон, один из работников станции, одетый в темно-серую форму, как и прочие, но имеющий особые нашивки на груди, поинтересовался:

— Могу я узнать причину? Моё имя Датсон, я дежурный штурман.

— Вам известно, кто на борту? — спросил Вилсон, — и куда направляется цеппелин?

— Это грузовая перевозка. Около полусотни ящиков. По документам — крупный скот.

Вилсон обернулся ко мне, и я кивнул. То, что я видел в лаборатории, заставляет думать, что именно под таким прикрытием удобно переправлять мутантов.

— Куда направляются?

— Полуостров Гуррин, инспектор.

— Оттуда рукой подать до Огалтерры, — сам себе прошептал Вилсон и тут же велел, — посадите дирижабль. Немедленно!

— Сию секунду…

Штурман отдал приказ, и рабочие потянули канаты, но в результате усилия они все попадали на землю, и гайдропы[7] вмиг утратили натяжение, опали мертвыми змеями.

— На борту обрубили канаты! — крикнул штурман, хоть мы и так это уже поняли.

Дирижабль оторвался от мачты и начал разворачиваться.

— Проклятье! — Вилсон смотрел на удаляющийся цеппелин в полном бессилии. Найдя в себе силы, он повернулся к штурману, — документы на отправку у вас?

Тот кивнул и отошел к будке возле мачты. Вернувшись, продемонстрировал папку.

— Что случилось? — этот вопрос задал Финлисон. Запыхавшийся от быстрого бега, раскрасневшийся, он смотрел то на удаляющийся цеппелин, то на Вилсона.

— Взять его под стражу! — велел он сопровождающим, и те, конечно же, встали стеной вокруг меня.

— Подпись Шермана, — прорычал Вилсон. — Откуда вы знали?!

Раздвинув коллег, сыщик накинулся на меня, схватил за пальто и встряхнул, как бульдог свою добычу.

— Говорите, или клянусь, я сверну вам шею!

— Остановите его! Да что происходит?! — возмущался Финлисон.

Я только смотрел на бледное от гнева лицо Вилсона, который готов был воплотить угрозу в жизнь, и соображал, какой из возможных ответов принесет мне меньше вреда, когда вдруг раздался грохот. У нас на глазах из последней гондолы появился черный дым, и в тот же миг вспыхнула корма дирижабля. Задняя часть корпуса почти мгновенно была охвачена огнем. Водород воспламенялся, куски пылающей обшивки летели вниз. Дирижабль задрал нос и начал стремительное падение.

— Туда! Срочно! — приказал Вилсон, отпуская меня. И добавил штурману, — зовите медиков! А его под стражу!

Последнее относилось ко мне.

* * *

Местом крушения цеппелина стала равнина, так что никто, кроме пассажиров, не пострадал. Как я узнал уже утром, не было ни одного выжившего. По документам, кроме «груза», на борту был сам доктор Шерман, его малолетний сын и нянька.

Мне это все сообщил Вилсон, пришедший к камере. Я снова был за решеткой, и эта ситуация довольно сильно раздражала. Меня не морили голодом, не пытали, но держали взаперти, а в последнее время я вдруг ошибочно предположил, что имею какой-то особый иммунитет перед законниками. В конце концов, за эти месяцы я нарушал закон строго по их указке.

— Вы не скажете, откуда вам было известно о дирижабле? — спросил инспектор. Он стоял перед решеткой, заложив руки за спину, и смотрел примерно так же, как при первой нашей встрече. Враждебно и настороженно.

— Я уже говорил. Проболтался Патрик, тот самый продажный гад, который сдал меня. Он сказал про лабораторию в штольне. Я отправился туда, столкнулся с Ртутной Крысой.

— Он вам рассказал о дирижабле и позволил уйти, а сам взорвался, — закончил вместо меня Вилсон, исказив историю так, чтобы она звучала совсем нелепо.

— Не совсем так.

— Тогда как же?

Этот разговор был лишен смысла. Я не мог сказать Вилсону о Вудроу, а его чутье подсказывало, что от него утаивают информацию.

— Хорошо, — Вилсон смерил меня хмурым взглядом, — продолжим позже. Отдохните. Надеюсь, вам достаточно удобно?

— Низко и подло, инспектор.

— Что вы говорите? — он обернулся, изобразил удивление. — Вы вор. Ваше место в темнице. А побег только усугубил ваше положение. Так что не указывайте мне на низость.

— Вы теряете время. До собрания парламентеров осталось совсем немного. Если вы не поймаете Крысу и его нанимателей, быть беде.

— Но это уже не ваша забота, Лоринг. Вы свою партию отыграли.

После ухода Вилсона я надолго остался один. Не зная, чем себя занять, ходил по камере, разгладил висящее на стуле пальто, умылся, закатал рукава рубашки. После моего побега здесь почистили, убрали все книги, записи, инструменты. Создавалось впечатление, что история повторяется.

Ближе к полудню, о котором возвестили настенные часы в вестибюле здания, ко мне пожаловал еще один гость. Ее визита я никак не ожидал. Леди Коллинс была неизменно прекрасна, и даже чуть более резко очерченные скулы и усталость в глазах не портили ее безупречного внешнего вида.

— Рад вас видеть, — я склонил голову в приветствии. Перед глазами промелькнул ее образ после предыдущей встречи. Распущенные волосы, тонкое шелковое одеяние. Я прогнал от себя наваждение.

Вполне возможно, что леди Коллинс подумала о чем-то похожем, поскольку ее бледную кожу окрасил легкий румянец.

— Не могу ответить тем же, — ответила она сдержанно, — но лишь исходя из того, как происходит наша встреча.

— Надеюсь, вы понимаете, что я не имел никакого отношения к тому подлому нападению…

— Сквайр Лоринг, — строго прервала она меня, — Вилсон приказал разговорить вас. Неужели я сообщила бы об этом, считая вас виновным?

Я тяжело опустился на стул, чувствуя усталость не за последние дни, а за годы. Сидеть в присутствии дамы — одна из спорных привилегий заключенного.