Крик - Антонов Виктор Акимович

неожиданно, что он без сопротивления выпустил микрофон. Увидев Альку, парень стал возмущаться, пытался отобрать микрофон, но разве у нее отберешь.

– Молодой человек, дайте мне сделать заявление, – жестко говорит она.

– Дорогие товарищи, – звонко говорит она. – Поскольку этот гарвардский студент пущает здесь белогвардейскую пропаганду, я вынуждена дать ему наш пролетарский ответ. И она вдруг звонким голосом, ну как у этой певицы, забыла ее имя, ну поет про Ленинград – Москва с остановками, как завопит:

Гулял по Уралу Чапаев-герой,

Он соколом рвался с полками на бой.

Блеснули штыки, мы все грянули «Ура»,

И, бросив окопы, бежали юнкера.

Зал предположил, что это какой-то розыгрыш и с интересом смотрит на них. Алька с торжествующей улыбкой смотрит на гарвардского, и передает ему микрофон. Мол, отвечай. Тот принял вызов и запел:

Поручик Голицын раздайте патроны,

Корнет Оболенский – надеть ордена.

Алька опять:

Гулял по Уралу Чапаев-герой,

Он соколом рвался с полками на бой.

Мы дружно стали ей подпевать и многие в зале, поняв игру, грянули припев за нами:

Блеснули штыки, мы все грянули «Ура»,

И, бросив окопы, бежали юнкера.

И Алька вновь передает микрофон гарвардцу. Тот поняв, что в крике и оре он проигрывает, говорит:

– У вас же примитив. Горлом берете.

– Примитив, говоришь, – весело кричит Алька. – А ну, повтори свой шедевр. И парень запел:

Как ныне сбирается вещий Олег

Отмстить неразумным хазарам:

Их села и нивы за буйный набег

Обрек он мечам и пожарам…

– Это я – неразумный хазар, сволочь белогвардейская, это мой народ – неразумный хазар! Это мои села и нивы ты, гад, обрек мечам и пожарам! – кричит Алька. И как двинет этому гарвардцу по фэйсу. Причем не пощечину, а именно своим сухим кулачком ударила справа в челюсть. Гарвардский от неожиданности хрюкнул и свалился с эстрады. Вмиг вскочил и стал забираться на нее опять, но Алька была сверху и, пока он опирался руками, чтобы забраться, она двинула ему еще раз, и он опять рухнул вниз. Его приятели, они стояли уже рядом, бросились ему помогать и полезли на эстраду. Алька кому-то еще двинула, и увидев нас около эстрады, весело и звонко кричит: «Верунчик, ты не вмешивайся, у тебя рука тяжелая. И Антона уведи». Гарвардские лезут на эстраду, но Валерий каким-то ловким приемом бросил на пол одного, потом второго. Молодец инженер, хорошо владеет приемами, видно прилежным был на уроках. Зал вскочил, крики, шум, ринулись разнимать. И тут чувствую, кто-то меня крепко взял за локоть:

– Вероника Николаевна, быстро на выход, – и вижу, что Антона прикрывая ведут за мной. Это случилось так быстро, что я, к сожалению, не увидела, как там дальше дрались. Мы прошли через какое-то помещение во двор, и через минуту к нам привели Альку с Валерием. Ребята закрыли вход, и как начали хохотать. За ними Валерий и Антон, а потом и мы с Алькой. Хохочем как сумасшедшие. А эти ребята приговаривают:

– Ну, Алевтина Ивановна, порадовали. Нас предупреждали по поводу Вероники Николаевны, что у нее могут быть вспышки темперамента, а тут вы. Ну, порадовали от всей души. Надо быстро сматываться, будто нас и не было. Быстро по машинам. Смотрим у Альки в руке бутылка виски. Когда она успела?

– А по-моему это не наш виски, – говорит Валерий. – Я же помню, я виски не заказывал.

И опять хохот.

Мы сели в машину, и помчались к Москве. Валерий и Алька – за нами.

14

В этот же вечер, когда все гости разошлись, Антон предложил мне выйти за него замуж.

– При этом я понимаю – сейчас у меня такое положение, что неизвестно что будет в дальнейшем, и ты должна очень и очень подумать. Причем, думать можешь, пока не примешь решение. Мне уже за тридцать, я хочу иметь семью. Когда началась эта кутерьма, я часть средств, заработанных на фирме, перевел в надежное место. Основные счета успели арестовать, но немного осталось. Так что, как бы все не повернулось, на некоторое время хватит. И тебе и ребенку.

Конечно же, я сразу сообщила об этом предложении Альке, и мы обе крепко задумались.

– Ты сама-то как считаешь, подруга?

– Боюсь я. Но не трудностей семейной жизни. Я вижу, что мы с ним уживемся. Не каких-либо материальных трудностей. Он ведь иностранный специалист и получал в несколько раз больше чем мы. Я боюсь, что вдруг он узнает про то, что нам с тобой выпало. Я тогда умру, точно умру. Правда, вру – не умру, надо Степку растить. Но от него уйду. Вот как с таким страхом жить? Может ему все рассказать? И пусть решает.

– Только не это, Верунчик. Только не это. Он сейчас наверняка скажет, и скажет совершенно искренне – пусть все забудется. Человек – он такое существо, в общем, слабое существо. А семейная жизнь – очень и очень непростое существование мужчины и женщины, хотя мы к нему и стремимся. Мы с тобой были в этом состоянии, мы с тобой знаем, каким оно может быть иногда. И вот он, вдруг, обиделся на что-то. Ну, хотя бы на то, что на тебя мужики западают. Вдруг ты посмотрела на кого-нибудь слегка симпатизирующим взглядом, а он увидел. И закипели недоверие и обида. Ты в ответ пытаешься рассеять его опасения, мол, твои подозрения напрасны. А он в ответ: «Это ты говоришь о напрасных подозрениях!» – и бряк о прошлом. И все в тебе перевернется. Ты хоть на вид и очень спокойная, но я-то видела, как ты реагируешь, когда задета или обижена. Бац – и по фэйсу. Это я условно, конечно. Просто обида в тебе отравит всю любовь. Отсюда вывод: признаваться в позорном прошлом никак нельзя. Это мое тебе заклинание. Мой муж был неплохим парнем, не очень умным, но неплохим. Но как увидит, что какой-нибудь мужик на меня запал, а я вдруг нечаянно ему улыбнулась, таких гадостей наговорить мог. Просто жуть брала. Причем все было неправдой. А тут правда.

Я только вздыхала, как лошадь в конце рабочего дня и ничего не могла сказать в ответ. Тем более возразить.

– Людишки, они вообще слабы и бестолковы. Ты, например, знаешь, что о нас с тобой и Антоне в ЦКБ говорят?

– Да откуда мне знать?

– Ну, у тебя Федоровна – женщина мудрая. Она тебя от сплетен оберегает. А моя Фекла Ивановна приносит всякие сплетни почище журналюг. Так вот, она мне передает, что нас троих на все лады ругают за то, что мы не стали нести разную чушь, которую нам адвокаты пытались в голову вбить. Как же, мол, они могут. Они получают такие зарплаты. При чем работа – не бей лежачего. Мы-то, мол, знаем, что за них всю работу выполняли подразделения НК. А они лишь холили свои морды и фигуры в фитнесах и деньги гребли. Придут, кофе попьют, покурят в коридоре. И вся работа. Потом секретари принесут им готовые документы на подпись. И вся работа. А теперь, как хозяина посадили, так они его и закладывают. И единственный кто им открыто возражает – твоя Федоровна.

Она им: «Вы что, пустоголовые с ума сошли совсем? Зачем же им на себя наговаривать и ради чего собственно? Вы что не видите, что случилось с Макаровским, Перелезиным и другими? Им в Тишину, что ли, вслед за ними? А главное, коровы вы тупые, это мало