Крик - Антонов Виктор Акимович

взгляд которых умеет сдерживать наглых и ретивых. И мужик это почувствовал, и хотя видно было по нему, хотел сказать какую-нибудь пакость, но промолчал. Он отошел к своим, и они опять там шушукаются, поглядывая в нашу сторону.

Валерий, видя возможность конфликта, говорит Альке:

– Алевтина. Ну, зачем так вызывающе? Вы с Вероникой, конечно, великолепны, и его разочарование можно понять. В конце концов, несмотря на вашу, не подлежащую сомнению независимость, мужчины мы с Антоном. Или вы сомневаетесь в нашей доблести?

Алька смеется и вдруг погладила его по русой голове.

– Не сомневаемся нисколько, не беспокойся.

Тут Антон говорит:

– Алевтина, а я, между прочим, тоже Гарвард закончил.

– Ты впервые нам сам об этом сказал только сейчас. Хотя мы это знали с момента, как с тобой познакомились. Наше ЦБК все обо всех знает. И за все это время с твоей стороны ни одного намека на этот престижный колледж. Ни одного ведь. Так что как говорят в Одессе – две большие разницы.

– А я уже подумывал, что ты начнешь и меня клеймить.

– Тебя мы любим. Не имеет значения, что ты там закончил.

– А вот для следствия Гарвард имеет большое значение.

И Антон, видимо вспомнив, что Валерий не наш, вопросительно посмотрел на Альку – мол, не промахнулся ли он со своим замечанием?

– Да он знает, – говорит Алька и спрашивает у Антона.

– А они что, говорят тебе об этом?

– Прямо не говорят. Но по их вопросам на эту тему я понял, что это будет иметь значение.

– Какие-такие вопросы? – удивилась я. И тут тоже вспомнила, как Новиков переглянулись с экспертом, когда надо было записывать какое учебное заведение я закончила. И вместо колледжа, записали старое название – ПТУ.

– Как вам сказать, – отвечает Антон. – Ну например, когда речь идет о структуре НК, они выжидательно так смотрят на меня. И я чувствую, что если я скажу, что не понимаю, они тут же заметят – окончил Гарвард и не понимаешь. И думаешь, мы тебе поверим? Шалишь, дядя.

Алька видя, что я даже расстроилась, говорит:

– Ладно вам все о работе и о работе. Пойдем, Верунчик, приведем себя в порядок. Уже несколько часов веселимся.

И Алька встала и пошла, сделав мне рукой, чтобы я следовала за ней. Я поднялась, и мы пошли в нашу комнату.

– Ну чего ты ополчилась на этих гарвардских? – говорю я, приводя себя в порядок.

– Не нравятся они мне. Ты слышала их разговоры – что ни слова, что ни реплика – Гарвард. У нас в Гарварде и прочее. Твой курс, мой курс, а помнишь наши шутки с тем то… Весь Гарвард был в восторге. Причем нарочито, чтобы и другие слышали.

– А я вот и не слушала. Хотя кое-что я слышала, конечно. Но конфликт нам все равно не нужен. Особенно Антону.

– Тут ты права. Да конфликта и не будет. Не беспокойся, наседка.

– Ладно тебе, – обиделась я.

– Верунчик. Это же замечательно, что ты беспокоишься. А ты видела, какие у них занюханные девицы? Вот хоть и Гарвард, а настоящих баб нет. А женщина всегда в тусовках важнее любого Гарварда. Я же видела, как они на тебя смотрели, когда ты танцевала.

– И на тебя смотрели. Я тоже видела. Мужики так всегда смотрят. Что тут удивительного?

– Здесь не просто так, Верунчик. Любое небрежное движение твоих бедер вызывало у них дрожь в коленках, а может быть и выше. Я же видела.

– Ладно тебе пургу гнать. Фантазии у тебя, Алька, не вполне здоровые, – смеялась я.

– Не надо скромничать, подруга, я видела, как у них слюна по подбородку текла. У них же таких женщин нет, и может никогда не будет. И в этом вопросе для мужика любой Гарвард ничто по сравнению с этим основным инстинктом. Они таких чудесных бедер, пусть закончат хоть сто Гарвардов, не получат. И они это чувствуют и знают, уроды. Потому и злятся. И самолюбие их задето до самых колен.

– Может, давай не откажем им в следующий раз, когда пригласят, чтобы не вызывать скандала?

– Ни в коем случае. Смотри у меня, Верунчик, тут дело чести и даже больше – национальной гордости. Поняла? Пусть щенки гарвадские слюной изойдут. Они на папашкины деньги могут любые бедра купить, но таких как у нас – никогда. Вспомни бедолагу Клинтона с Моникой Левински. На эту Монику без слез смотреть нельзя. Хотя Клинтон мужик нормальный. А почему? А потому что хороших баб всегда не хватает.

13

Когда мы вернулись в зал, там происходила какая-то перестановка. Антон и Валерий о чем-то увлеченно беседовали, наверное, об испанских интербригадах. А стол гарвардских наполовину опустел. Мы с Алькой сели на свои места, а Антон и Валерий пошли покурить. И тут я поняла, почему столик опустел. Двое из них стояли на эстраде. Один пристраивался к микрофону, а другой взял в руки гитару. Часть оркестра, воспользовавшись таким случаем, пошла отдохнуть.

– Смотри, смотри, – говорю я Альке. – Гарвардская самодеятельность.

– Сейчас они нас удивят.

И действительно, тот, что у микрофона запел что-то по-английски и, надо сказать, очень даже неплохо. Алька окончила школу с английским уклоном в своей сельской местности и очень неплохо знала язык.

– О любви настоящей тоскует, – сказала она.

– Переводи, – смеюсь я.

– О любви перевести нельзя.

Зал зааплодировал, и мы тоже надо сказать с вполне искренним удовольствием, парень пел неплохо. Не хуже какого-нибудь нашего барда.

– Неплохо поет, – говорю я Альке. – В следующий раз подойдет, я ему в танце не откажу. У меня слабость к бардам.

Алька молча показала мне свой небольшой, но жесткий кулачек.

И тут парень запел про поручика Голицына и корнета Оболенского, ну знаете эту знаменитую песню. Когда он дошел до слов «Поручик Голицын, раздайте патроны. Корнет Оболенский, надеть ордена», Алька говорит:

– Вот с этих поручиков и корнетов моя буденновская доблестная рвань и снимала английские ботинки. С убитых конечно. Ребята босыми и раздетыми воевали. А этих поручиков и корнетов вся Европа одевала, обувала и вооружала. Однако мы им врезали.

– Тут вернулись Валерий и Антон. Увидев на эстраде гарвардцев, Валерий пошутил:

– Это они вас завлекают, Алевтина. Не получилось статью, теперь вот голосом. Почти как в Испании. А Антонио? Как это у вас: «На призыв мой нежный и страстный, о друг мой прекрасный, выйди на балкон»

Все рассмеялись.

– Неплохо поете, товарищ, – говорит Алька.

– Как в нашей Андалузии, – смеется Антон. – Хотя там давно серенады не поют. Всю искренность убил прогресс –магнитофоны и прочее.

– А ты давай тоже спой, – предложили мы Валерию.

Тот стал отнекиваться, никогда, мол, в самодеятельности не участвовал.

И тут парень на эстраде запел гимн белогвардейцев. Ну помните, это: «Как ныне сбирается вещий Олег отмстить неразумным хазарам»

– Ах, сволочь белогвардейская, отмстить неразумным хазарам, – возмутилась Алька. – Нет, я сейчас точно спою, – и она направилась к эстраде.

Чувствуя, что Альку не остановить, Валерий и Антон встали и пошли следом. Но я подбежала к Антону и, взяв его за руку, вернула на место.

– Ты что. Тебе нельзя.

– Ничего же не случится. Но на всякий случай, поддержать даму…

Вот Алька, зараза сумасшедшая. И я вовремя вспомнила о ребятах из охраны. Смотрю, они оба около эстрады и подают мне сигналы, мол, не беспокойтесь и не вмешивайтесь. И я успокоилась. Антон тоже увидел их и показывает мне кивком головы.

Алька прошла на эстраду, подходит к этому парню с микрофоном. И берет у него микрофон из рук. Он даже песню не закончил. Это было так