Утраченное Просвещение. Золотой век Центральной Азии от арабского завоевания до времен Тамерлана - Стивен Фредерик Старр

Помимо страсти к стрельбе из лука Бухари был полностью поглощен своей работой, он никогда не был женат и избегал любых контактов с государственными служащими. Когда правитель попросил Бухари доставить ему копию его работы «Собрание подлинных хадисов», ученый отказал, указав на то, что он не подчиняется властям[690]. Судя по очень сдержанной манере, в которой он критиковал слабых рассказчиков, Бухари, вероятно, обладал спокойным нравом. Учитывая это, еще более удивительно, что и в Нишапуре, и в Бухаре он оказался вовлечен в ожесточенные споры с другими собирателями хадисов, которые оспаривали многие его суждения и предания, включенные им в его собрание, и те, которые он включать отказался. В свете последовавшего признания работы аль-Бухари сомнения, высказанные его современниками, многие из которых могли быть менее знающими и опытными, чем он, должны показаться нам сегодня странными[691].

Среди тех, кто возражал Бухари, был аль-Хаким ан-Найсабури, собиратель хадисов, которого мы встречали в Нишапуре. Найсабури обвинил Бухари в том, что он принимал хадисы от сомнительных рассказчиков. Более того, он распространил это обвинение на местного ученика и последователя аль-Бухари – Муслима ибн аль-Хаджжаджа, который в дальнейшем станет автором одного из шести авторитетных сборников хадисов. Ан-Найсабури также обвинил аль-Бухари в отсутствии твердой позиции по принципиальному вопросу о тварности Корана. Это привело к отъезду аль-Бухари из Нишапура. После периода, проведенного в родной Бухаре, он уехал в Самарканд, где несколько сотен ученых спорили с ним в течение недели относительно того, что они считали многочисленными недостатками его работы[692].

Учитывая 7250 хадисов, входящих в собрание аль-Бухари, не говоря уже о десятках тысяч, которые он решил исключить, у критиков было более чем достаточно поводов для спора. Поскольку эта озабоченность относилась к популярным хадисам, которые аль-Бухари отклонил, его последователи Муслим ибн аль-Хаджжадж из Нишапура и Хаким ат-Тирмизи из Термеза ринулись на защиту учителя, выпустив собственные сборники. В обоих случаях они пояснили, что аль-Бухари включил бы эти несколько тысяч дополнительных изречений, если бы ему не нужно было сократить свое собрание хадисов[693].

Более серьезные вопросы касательно метода аль-Бухари возникли при его жизни и продолжали оставаться актуальными на протяжении веков. Собиратели хадисов по-разному оценивали надежность многих источников информации, которыми пользовался аль-Бухари. Например, жители Медины провозгласили, что любой хадис, имеющий отношение к их городу, достоверен ipso facto, поскольку Медина является местом захоронения Пророка[694]. Другие не согласились с мединцами. Возьмем другой пример: все собиратели пришли к согласию по вопросу правдивости любого хадиса, который можно проследить через достоверную цепочку пересказов, ведущую к одному из сподвижников Пророка. Но это не исключало возможности того, что определенного рассказчика могла подвести память или он был очень стар, когда передавал то, что услышал. Оспаривался даже авторитет сподвижников! Любимой жене Пророка Аише, например, было девять или десять лет, когда Мухаммед женился на ней, и 19, когда он умер. Но она все еще продолжала делиться «новыми воспоминаниями» о словах своего мужа 50 лет спустя. Были ли все ее воспоминания безошибочно точными? Наконец, сам ан-Найсабури признавал эту общую проблему человеческой памяти, указывая, что даже на самых опытных собирателей хадисов нельзя положиться в том, что они точно помнят все ими записанное[695].

Иногда средневековые теологи утверждали: если хадис является «широко принятым», то он, вероятно, истинный[696]. Однако этот стандарт приводит к конфликту с принципом надежной цепи передачи через достоверных рассказчиков, на котором и зиждется хадисоведение. Это, в свою очередь, снова поднимало вопрос о признаках, по которым можно определить авторитетного рассказчика. Решающим критерием, как оказалось, является то, что он должен быть истинным мусульманином и быть нравственным. Такие скептики, как ар-Рази или ар-Раванди, а также современные теологи[697] не могли не озадачиться определением «истинного мусульманина» и предполагали, что это понятие должно исключать любого, чьи взгляды и хадисы, которые человек пересказывал, нельзя было отнести к понятию «правоверный». Наконец, как исключить возможность того, что тот или иной хадис поддельный, и выбрать действительно надежные цепочки передачи? Один багдадский богослов того времени отметил, что все это зависит от субъективного мнения[698].

Издание сборников хадисов стало точкой перехода ислама от устной культуры к письменной, а также моментом сдвига в иерархии информационных средств, где до этих пор память стала выше письменного слова[699]. Жители Центральной Азии отлично умели обращаться с письменным словом и с энтузиазмом углубились в свою работу, хотя прекрасно знали, что их сборники отрежут читателя от того, что современные аналитики назвали бы «авторитетная цепочка передачи»[700]. Они, религиозные знатоки права (факихи), долгое время наблюдали за процессом кодификации хадисов, а теперь шли на верное поражение: когда он завершится, они останутся без работы. Они приняли этот факт, поскольку их сборники преследовали более важную цель – предоставляли точное и детальное собрание разрешенных религией общих правил, которое могло стать основой права.