Ангелотворец - Ник Харкуэй

– О, боже.

– Фрэнки…

– Я была совсем молода, Эди. И влюблена. Мы были глупы и неосторожны. И да, я родила сына. Мэтью. А потом… оккупация, война. Они попали на корабль. Помнишь, нам об этом рассказывали перед отъездом из Франции? Затонувший корабль с беженцами?

– Фрэнки, прости, я должна была спросить…

– И ты прости, я должна была сама все тебе рассказать. – Она явно что-то недоговаривала, но Эди не стала упорствовать.

Больше Фрэнки в больницу не приходила. Эди не понимала почему и очень хотела снова подержать ее за руку. Возможно, Фрэнки боялась, что Эди умрет, и ей было невыносимо видеть ее в таком состоянии, такой слабой. Эди волновалась, что действительно может умереть, и тогда Фрэнки будет чувствовать себя виноватой, а еще – что отсутствие Фрэнки может плохо отразиться на ее выздоровлении. Но нет, оно просто заставляло ее плакать и страдать. Вдобавок в голове теперь засела другая – неприятная, недостойная и неотступная – мысль: у Фрэнки кто-то появился.

Эди было плевать, с кем Фрэнки спит, пусть хоть со всей Колдстримской гвардией. Главное, чтобы она была на свете, чтобы и дальше усовершенствовала чайники, носила штаны из обивочной ткани и доставала из чая свои волосы.

Эди вернулась домой и обнаружила, что квартира пуста. Фрэнки не было. Математических формул и портретов на стенах тоже. Она отправилась на «Лавлейс» и вошла в странный вагон, полный реакторов, спиралей и булькающих колб. Там тоже оказалось пусто. Она позвонила Аманде Бейнс и выяснила, что та сейчас на суше, «Купара» на ремонте, а Фрэнки никто не видел. Наконец Эди пришла к слоновьему вольеру в Лондонском зоопарке, где для толстокожего слуги Британского правительства оборудовали спальное место и личную ванну. Она скармливала ему кусочки фруктов, листья и даже водоросли – в память о старых добрых временах, – и гадала, все ли он понимает и умеют ли слоны сплетничать.

Фрэнки вернулась перед самым отъездом Эди на очередное задание, молчаливая и замкнутая. Она разрыдалась у нее на груди, а потом Фрэнки долго просила у нее прощения за то, что не приходила в больницу. Она так и не объяснила, почему не приходила и где была.

Среди ночи Эди проснулась и увидела, что Фрэнки стоит у окна, глядя на юг.

– Где ты пропадала? – наконец спросила Эди в ужасной тишине.

– В другом месте я была нужна еще больше, – ответила Фрэнки. – Обещаю, Эди, это не повторится.

Конечно, все повторилось.

Эди сообщила Абелю Джасмину, что больше не может работать, что ей надо побыть дома. Абель Джасмин ответил, что понимает. Так или иначе, мир меняется, и, быть может, пора сменить караул.

Новый караул работал на удивление эффективно.

Фрэнки приезжала и уезжала, и Эди не знала куда. В конце концов она пошла на то, чего клялась никогда не делать: начала за ней шпионить. Она проследила, как Фрэнки села в такси и поехала в лавку часовщика на Койль-стрит. Там ее целомудренно приветствовал невысокий мастер с лицом грустной птицы и неприкрытым обожанием во взгляде. Эди сидела на скамейке в своем дурацком, бросающемся в глаза камуфляже и негодовала. Во-первых, Фрэнки ее не разоблачила. Во-вторых, она оказалась любящей, верной, честной.

Минуту спустя к лавке подошел мальчик, нет, юноша, хорошо одетый, пышущий исступленной энергией. Когда он постучал в дверь и слегка повернул голову в ее сторону, Эди едва не вскрикнула от неожиданности – так ее поразило сходство.

То был сын Фрэнки.

Эди крепко выругала себя за вмешательство и пришла в ярость. Она злилась на Фрэнки за все. Примчавшись домой, она взбеленилась пуще прежнего, когда ее попытка скрыть ярость увенчалась успехом. В конце концов она собрала всю жизнь в два маленьких саквояжа и вышла за дверь. Фрэнки кричала. Они наговорили друг другу ужасных гадостей, и чем правдивее они были, тем ужаснее.

Утешение Эди находила в работе, потому что на работе можно было лгать, хитрить, расквашивать людям носы, и все это считалось похвальным. Она потребовала восстановить ее в должности, и ее восстановили. Видя, что Эди не в духе, Абель Джасмин отправил ее шпионить за иранцами. Тегеран оказался рассадником интриг; каждый второй там был шпионом. Однажды она посетила некое тайное мероприятие, на котором все гости были не теми, за кого себя выдавали, причем все без исключения выдавали себя за представителей вражеских лагерей. Эди взбрело в голову прилюдно разоблачить каждого, что она и сделала, – получилось очень грубо и очень смешно. В зале ненадолго воцарилась гнетущая тишина: леди и джентльмены из секретных организаций разных стран многозначительно ухмылялись друг другу. А потом все напились и закатили пирушку. Наутро Эди проснулась между агентом «Моссада» и обворожительной девицей из Советского Союза, ругавшейся, как сапожник.

За завтраком – молодой моссадовец еще принимал душ, – русская сообщила Эди, что сотрудники КГБ уничтожили чету Секуни на Кубе. Как и почему, она не знала.

Эди всей душой надеялась, что ее дезинформировали, но отдавала себе отчет, что это не так. Мир старел и становился все беспощаднее. Большая игра, в которую она некогда играла, – громадные американские горки, выкрашенные в базовые цвета, – стала гораздо мрачнее и суровее. Монаршие распри и сведение личных счетов, все эти «Похвально, капитан, но мы с вами еще свидимся, не сомневайтесь», канули в прошлое. Да и какая, в сущности, разница, кто именно сидит на троне? Кому какое дело, что Королеву сверг с престола родной племянник?.. Однако теперь все изменилось. Теперь балом правили идеи, и на службе у этих идей была наука. Идеи бессмертны, чего не скажешь о городах и их жителях.

Абель Джасмин попросил Эди вернуться в Европу. Судя по тому, как мало он предоставил подробностей, случилось что-то неладное. Очень плохое.

– Это он, да? Опять Сим Сим Цянь? – спросила она. – На сей раз я его убью, Абель. Чего бы мне это ни стоило.

Абель Джасмин вздохнул.

– Возвращайся домой, Эди. Ты нужна мне здесь.

Она села на самолет до Стамбула, оттуда вылетела в Лондон, а потом обнаружила, что едет в Корнуолл, и поняла, что дело обстоит еще хуже, чем она думала, потому что никто ее не предупредил – не по недосмотру, не из соображений секретности, но из страха. Они не понимали, что происходит, и оттого боялись. Тогда-то она сообразила, что в этом, разумеется, замешана Фрэнки.

– Постигатель, – сказал Абель Джасмин, и до Эди моментально дошло: Фрэнки испытала его, и что-то пошло неправильно. Или, вероятно, слишком правильно.

– Вези меня на «Лавлейс», – велела она Рэн, сидевшей за рулем ее служебного автомобиля. – Ты ведь знаешь, что это?

– Да, – ответила девица, и Эди поняла, что стара: Рэн показалась ей слишком юной, чтобы водить