Ангелотворец - Ник Харкуэй

заговорил, то в его голосе она различила подлинную, беспримесную честность. Впервые между нами нет никаких недомолвок, подумала она.

– О! – сказал Опиумный Хан. – Честное слово, я понятия не имел.

В следующий миг он бросился на нее – с намерением не убить, а стереть начисто, – и их взаимодействие вернулось в привычное русло.

Она выманила его на открытый пятачок, следя, чтобы ветер дул ей в спину. Он пронизывал ее насквозь и заставлял дрожать, зато Сим Сим Цяню он дул в глаза, а из-за тонкого слоя льда на земле исход поединка зависел не только от боевых навыков дерущихся, но и от их обуви. Эди была в сапогах с металлическим мыском и потайными шипами, которые подчеркивали ее мужественность и помогали скрыть небольшой размер ног (кроме того, она любила несправедливые преимущества). Опиумный Хан, только-только из-за игорного стола, был в классических туфлях. Она перешла в атаку, и он двинулся ей навстречу с хорошо знакомой устрашающей грацией, но поскользнулся: ноги заплясали по обледенелым булыжникам мостовой, а верхняя часть туловища извернулась, принимая оборонительную позу. Она кинула в него ржавую железную цепь, затем изо всех сил боднула лбом в лицо и начала осыпать его самыми свирепыми, самыми жестокими ударами из всех, что знала. Лицо Сим Сим Цяня со свернутым набок носом и окровавленными усами приняло весьма удивленное выражение. Эди воспользовалась замешательством врага и применила шестой захват госпожи Секуни – простецкий прием, лишенный элегантности, зато действенный, и его же ножом отсекла ему палец. Поединок он проиграл, но сумел сбежать. И все-таки Эди не покидало чувство, что Сим Сим Цянь просто с ней забавляется. Для нее это был труд, и тяжелый. А он играючи приближался к цели – стать богом, – и попутно глумился над смертными.

В апреле был подписан Северо-Атлантический договор; Москва метала громы и молнии. Абель Джасмин перенес лабораторию Фрэнки на «Лавлейс». Поезд шел без остановок, и найти Фрэнки было невозможно. Сим Сим Цянь растворился в европейских потемках – один полный ненависти змееныш из великого множества. Казалось, во тьме над ненастным морем так и звенел его голос: «Вы обо мне еще услышите!»

И в этом, по крайней мере, сомневаться не приходилось. Девять лет спустя Эди стояла на краю разверстой бездны и смотрела вниз. Она сражалась с Сим Сим Цянем по всему миру. Он творил что-то ужасное; она прилетала и наводила порядок. Рим, Киев, Гавана. Они сражались на палубах кораблей и в пещерах, на крышах домов и в темных переулках. Иногда с кем-то из них была целая армия, иногда они были одни. Так продолжалось очень долго. Сим Сим Цянь не менялся, ничему не учился, отказывался признавать, что в новом веке ему нет места. Тело Эди превратилось в словарь ран – с легкой руки молниеносного Сим Сим Цяня, – зато она научилась отвлекать его, изводить, хитростью вырывать из его лап победу и собственную жизнь. Пару раз она даже выжила в поединке благодаря боевым навыкам. Она старалась не думать о том, что их обоюдная зависимость от этого личного, заурядного и предсказуемого конфликта стала зеркальным отражением нелепых прокси-войн Востока и Запада.

В нос ударил запах серы и разложения, и ее чуть не вырвало.

Она прибыла в Аддэ-Сикким, на место бывшего дворца Опиумного Хана, от которого остался огромный котлован, огороженный черными железными стенами. Вода, раньше приводившая в движение машины Фрэнки, теперь бурлила на дне, подогреваемая жаром Земли. Индустриальная геенна. Колыбель монстров. Эди закуталась в традиционную аддэ-сиккимскую шаль, запахнула куртку и поплелась вниз вместе с остальными женщинами, работавшими в котловане. Вдоль всего винтового спуска тут и там стояли шесты с черепами. Одни были человеческие, другие – слоновьи; плоть на них давно истлела, а шесты прогнулись под тяжестью костей.

На дне Сим-Сим Цянь устроил нечто среднее между фабрикой и рудником. Из-под огромных прессов выходили листы металла. Рабы мастерили из них детали для механических солдат – таких же, как у Фрэнки. В центре, под личным шатром Сим Сим Цяня, на самом глубоком уровне эти солдаты хранились. Они были неповоротливы и бесполезны – все те же неловкие големы, которых Эди когда-то видела в подземелье дворца. Если Опиумному Хану хотелось крови, он калечил или ослеплял одного из узников, чтобы машины могли к нему подобраться и нанести удар.

И все-таки они развивались. Мучительно, медленно, мало-помалу созданный Фрэнки алгоритм самосовершенствовался; когда автоматон падал замертво, рабы чинили механизмы, чтобы солдат мог извлечь урок из своего поражения. Эти солдаты уже ходили за приближенными Хана, как верные псы, и разили всех, на кого им указывали. Однажды они заработают по-настоящему, думала Эди. Только бы ей не пришлось это увидеть!

Она все сфотографировала и съездила в посольство Британии в Дакке, чтобы отправить донесение. Когда она возвращалась в гостиницу, рядом остановилась машина Сим Сим Цяня. Стекло опустилось, и Опиумный Хан дважды выстрелил ей в живот.

– Как я рад вас видеть, капитан Банистер, – томно проговорил он, пока она истекала кровью в канаве. – Надеюсь, визит прошел удовлетворительно? Как по-вашему, вы умираете, или мы еще встретимся? Мне будет не хватать наших милых бесед.

Эди не знала; когда перед глазами потемнело и тело сковал холод, ей стало ужасно, ужасно страшно и одиноко. Сим Сим Цянь сел в машину и уехал, с радостью оставляя решение за Эди. Позже она ничего не помнила о том, как долго ползла до резиденции посла, стирая в кровь ладони и колени.

Очнулась она на больничной койке и первым делом увидела Фрэнки. Фрэнки была так красива, так безупречна, что Эди не смогла сдержать слез. Та гладила ее по лицу, приговаривая, что все будет хорошо.

– Пожалуйста, никогда так не делай, – строго произнесла Фрэнки, когда Эди очнулась вновь. – Больше никаких смертельных ранений. Мне это совсем не по душе. Не хочу потерять тебя навсегда.

Эди горячо заверила ее, что постарается не попадать в беду. Фрэнки прорычала, что «постараться» – синоним «потерпеть неудачу», затем (увидев, что Эди приуныла) моментально извинилась и очень, очень бережно ее обняла. Позже пришла медсестра с выражением крайнего неодобрения на лице – делать Эди перевязку.

– Завести детей будет непросто, – предостерегла их сестра, – если вы вообще об этом задумывались. Впрочем, нет ничего невозможного.

Выше бедра у Эди появилось два круглых красных отверстия.

– Теперь у нас обеих есть шрамы, – пробормотала Фрэнки Фоссойер.

Да. У Фрэнки были старые шрамы, они появились задолго до их с Эди знакомства, и та никогда не спрашивала, откуда они, а потом и вовсе перестала их замечать. Вот только… теперь, увидев их свежим взглядом, Эди поняла, что это за шрамы.