Кыш и Двапортфеля - Юз Алешковский

Когда мама наконец намазала йодом царапины Василькова, мы стали спускаться по лестнице. Кошка успокоилась в лисьей шкуре. Я даже услышал тихое мурлыканье.

Валька, обрадовавшись, что про него забыли, бочком проскользнул к себе в квартиру. Я успел показать ему кулак, и мы вышли во двор.

То, что случилось, было так неожиданно, что я не мог опомниться от радости и удивления.

В нашем скверике, за столом, покрытым красной скатертью, сидели члены домового комитета, управляющий ЖЭКом и дворник Хабибулин. Я увидел Пашку рядом с его мамой, выписавшейся из больницы. Собрание было многолюдным, как никогда.

Старейший жилец нашего дома Пётр Ильич читал по бумажке:

– В ЖЭК поступило много писем с благодарностью в адрес товарища Хабибулина. Приведём одно из них:

«Благодаря усилиям Ахмеда Сулеймановича в зимние периоды тротуары регулярно посыпаются песком, и не происходит падений жильцов в результате скольжения, что часто случалось с нами до переезда в этот дом. А в летние периоды он поливает двор два раза в день, что способствует хорошему настроению, сангигиене и росту зелёных насаждений. Большое спасибо по-стариковски. Пенсионеры: Лучникова, Мимов, Шпильгайзен, Демешко и другие». Всего семнадцать подписей.

Все зааплодировали, а наш добрый дворник большим пальцем неловко смахнул со щеки маленькую слезу.

Мама как-то странно посмотрела на меня. Я ей шепнул:

– Плохо разве быть дворником? Меня тоже так будут чествовать за создание хорошего настроения…

– Тебя даже в дворники не возьмут, ты пещерный житель.

Мама легонько ущипнула меня.

Потом другие жильцы ругали управляющего ЖЭКом за непредоставление механизации Хабибулину, а Хабибулина хвалили и вручили ему почётную грамоту райисполкома и путёвку в дом отдыха.

Хабибулин совсем застеснялся, когда выступил с короткой речью.

– Всем спасибо! – сказал он. – Пока жив, посыпать буду… поливать буду. Чистоту люблю.

Многие бросились трясти его руку, дарить цветы и обнимать.

Васильков с кошкой в лисе подошёл к столику и громко сказал:

– Товарищи! – Он волновался. – В этот торжественный день мне хочется порадовать юбиляра и жильцов. Вчера произошёл случай, возмутивший всех вас. Днём с верёвки пропала черно-бурая лиса.

– И киска! Моя Диди! – перебила его хозяйка кошки.

– И кошка… – продолжал Васильков. – В чём были заподозрены без всяких на то оснований несовершеннолетний жилец Царапкин и жилец Павел Зыков.

В скверике стояла мёртвая тишина.

– Царапкин, желая выручить Зыкова, травмированного недоверием некоторых из вас, признался в краже, которую не совершал и даже не мог совершить, потому что он честный парень. Вот в эту лису неизвестными лицами была, так сказать, внедрена кошка. Моё заключение таково: кошка, очутившись в непривычной для неё шкуре, испугалась и побежала куда глаза глядят. «Лиса» была поймана в подъезде юным натуралистом из десятой квартиры. Он, конечно, удивился чудесному превращению лисы в кошку и спрятал шкуру в пожарном ящике. Прошу вас быть свидетелями следственного эксперимента, полностью реабилитирующего Царапкина и Зыкова.

Все зааплодировали и поднялись со своих мест. Васильков поставил «лису» на землю, зарычал и затопал ногами. «Лиса» выгнулась дугой и понеслась прочь от собрания, смешно задрав голову, часто перебирая кошачьими лапами и волоча за собой пушистый хвост с белым кончиком.

Все захохотали.

– Поймай! – крикнул мне Васильков.

Я догнал «лису» (кошка не успела из неё вылезти) и принёс обратно. Васильков вынул кошку из лисы и передал хозяйке. Она сделала вид, что вот-вот упадёт в обморок, но всё же прижала кошку к груди и полезла в сумочку за деньгами.

– О моя Диди!.. Я обещала вознаграждение…

Она протянула Василькову рубль.

– Прекратите! – вежливо и обиженно сказал Васильков. – Товарищи! На днях мы поговорим с вами о работе с ребятами. Многие из вас могут помочь им отдыхать, вместо того чтобы забивать «козла». Следствие по делу черно-бурой лисы будет продолжено. Заверяю вас: я доведу его до конца!

Он передал лису Ксюше.

В этот момент к столу, опустив голову и надув губы, подошли Владик и Светка. Им было лет по шести.

Они набрали для смелости побольше воздуха и, перебивая друг друга, заговорили:

– Это… мы…

– Лиса упала…

– Она валялась…

– А кошка бегала…

– Засунули… в неё…

– Мы… больше не будем… – сказали они хором, не выдержав, разревелись и убежали.

Жильцы захохотали. Васильков развёл руками.

Мне показалось, что он опять немного недоволен из-за того, что все как будто сговорились помешать ему самому до конца довести следствие.

Меня всё время не покидала мысль о том, что нас с Гариком будут ещё пропесочивать на собраниях и сборах, но настроение было таким весёлым, что мне захотелось пообещать жильцам, как классному руководителю после разговора по душам, что-нибудь очень хорошее. Я даже поднял руку и заявил:

– Мы будем помогать скалывать лёд, собирать снег в сугробы и поливать двор до окончания школы!

– Правильно!..

– Давно пора!..

– Нечего бить баклуши! – добродушно заворчали жильцы.

И тут неожиданно, залпом, неизвестно откуда взявшийся, по собранию хлестнул ливень.

Все бросились в ближайшие подъезды, а Хабибулин и я сдёрнули со стола красную скатерть, прихватили графин с водой и стакан и, как капитаны, последними покинули корабль и… спрятались от дождя.

В подъезде стоял гул. Жильцы спорили о воспитании детей и о плохой работе детской комиссии домкома. Кто-то предложил Пашке войти в её состав, потому что молодёжи легче, чем старикам, следить за порядком во дворе.

Пашка, покрасневший от такого предложения, важно согласился и по своей рабочей привычке вытер белыми концами мокрый от дождя лоб.

Я протиснулся к Василькову и сказал:

– Речь у вас была – во!

– Я же в юридическом, – согласился Васильков.

И я попросил:

– Ведь вы будете писать начальству доклад про это сложное дело… Давайте я приду, а вы мне продиктуете. Заодно получится диктант. Можно?

– Это мысль! – сказал Васильков.

От радости я чуть не наступил на лапу пуделя из второго подъезда, а Ксюша виновато на меня посмотрела. Черно-бурая лиса, мокрая и жалкая, лежала у неё на плечах.

Я отошёл к Хабибулину. Он стоял у открытой двери. Ливень вовсю колотил по бетонному крылечку прямо у наших ног.