Освобожденный разум. Как побороть внутреннего критика и повернуться к тому, что действительно важно - Стивен Хайес

Тенденция разделяться заложена в нас очень глубоко.

Многие социологи утверждают, что социальная диверсификация будет неумолимо бороться с предрассудками, но процесс изменений гораздо сложнее. И мы знаем это даже без всяких исследований, поскольку гендерные предубеждения укоренились во всех нас. Мужчины и женщины тесно взаимодействовали с самого начала человеческого рода, иначе нас бы здесь не было.

В 2007 году Гарвардский политолог Роберт Патнэм опубликовал крупное исследование о влиянии разнообразия на общественную жизнь. Он обнаружил, что чем разнообразнее сообщество, тем меньше люди доверяют другим, даже внутри «своих» групп. Все меньше людей голосовали, были добровольцами, жертвовали на благотворительность и работали над общественными проектами. Другими словами, заключил он, по мере роста разнообразия люди отстраняются от многих процессов формирования сообществ. Недостаточно жить в разнообразном мире, чтобы воспользоваться этим разнообразием, нам нужно также жить в пространстве, которое способен нам дать гибкий разум.

Так происходит потому, что предрассудки глубоко укоренились в мыслительных сетях людей. Были проведены обширные исследования по имплицитной тенденциозности – предвзятым негативным стереотипам и проявлениям «мы в противовес другим», которые человек не осознает. Если вы спросите людей об их взглядах на стереотипные группы, они, как правило, дадут ответы, соответствующие тому, во что они хотят верить. Методы ТРФ сегодня обеспечивают лучшие в мире тесты неявных предубеждений людей, и результаты показывают, что большинство действительно питает негативные стереотипы относительно аутгруппы.

Предубеждение легко проникает в нас, нравится нам это или нет, поэтому, если мы собираемся бороться с ним более эффективно, нам нужно изменить образ мыслей.

Современный мир требует современных умов.

И я был глубоко удовлетворен, обнаружив, что АСТ может помочь. С самого раннего детства я страдал от жестокости и сильного влияния предрассудков на меня и окружающих. Также я узнал, как жестокость убеждений сказалась на судьбах моих еврейских предков, а впоследствии и на моих детях.

Я знал, что стал свидетелем чего-то важного в тот день, когда в детсадовском возрасте сидел рядом с мамой и смотрел наш маленький черно-белый телевизор, а смешной человек с маленькими усиками выкрикивал непонятные отрывистые немецкие слова, в то время как рев невидимой толпы прерывал его речи. Мама вдруг плюнула на экран телевизора, выключила его и выбежала из комнаты.

Тогда я еще не знал, что этот смешной человечек развязал жестокую войну, которая завершилась меньше десяти лет назад. Я также не знал, что мой дед-немец, охваченный страстью к Отечеству, предупредил свою дочь – мою мать – о молчании об ее «испорченной крови». Я даже не знал, как зовут мою мать. На самом деле она была вовсе не Рут Эйлин Дрейер, как она всегда утверждала, а самая настоящая Руфь Эсфирь. Прошло еще несколько лет, прежде чем я узнал истину: половина моих тетушек и дядюшек по матери умерли в «душевых комнатах», где они толпились не для того, чтобы стать чистыми, а для того, чтобы очистить этот мир от себя.

Грубое предубеждение я впервые обнаружил в друге своего детства Томе. Он просто изрыгал яд по поводу «ниггеров», «макаронников» и «жидов», чему научился у своего отца, в котором все это проявлялось еще хуже. Меня его отношение беспокоило, и из-за этого мы с ним однажды подрались. Это просто казалось мне неправильным.

В то время я мог только сказать, что моей матери это не понравилось бы. В целом его оскорбления не касались лично меня, как мне казалось. Однако тогда я еще не знал, что сам был «жидом», что женюсь дважды, оба раза на латиноамериканках, что усыновлю афроамериканскую дочь. Я не знал, что в конечном итоге буду связан со всеми тремя группами, которые он так ненавидел.

Несмотря на то что я был невысокого мнения о словах своего друга, они запали мне в душу, и это было неприятнее всего. Это открылось в момент, когда мой разум перепрыгнул через десятилетия семейного опыта и подал голос одному жестокому моменту.

Том, еще один мой друг, Джо, и я поехали на велосипедах в боулинг. Мы готовились к игре, и Том как-то странно заметил: «Похоже, идет дождь». Они с Джо ухмыльнулись друг другу и захихикали. Я не понимал, что происходит, – окон, чтобы проверить их слова, не было, а по пути в боулинг небо было безоблачным. «Похоже, идет до-о-ождь», – громко повторил Том, пытаясь подавить смех. Наконец я заметил афроамериканца, шедшего нам навстречу. Тут в голове у меня щелкнуло. Надвигалась черная туча. Дождь. Поняли?

Я был в ужасе и почувствовал легкую тошноту. Но тут же мне пришла в голову мысль, что я чертовски рад, что ребята смеются не надо мной.

Десять лет спустя. Моя первая жена-латиноамериканка и наша трехлетняя афро-латиноамериканская дочь (Камилла родилась у моей жены до того, как мы поженились, и я удочерил ее позже) были в частном бассейне клуба в Салеме, штат Вирджиния, летом 1973 года. Человек, пригласивший нас, член клуба, ушел домой рано, оставив нас еще немного поплавать. Вскоре после его ухода к нам осторожно подошла чопорная женщина с пышными светлыми волосами, одетая в отглаженное хлопчатобумажное платье, какие носили тогда южанки. Она улыбалась, но ее улыбка выглядела вымученно. Оглядев нас троих, она назвала себя секретарем по протокольным вопросам клуба и добавила: «Ваш ребенок довольно смуглый». Сначала я подумал, что она беспокоится, не обгорела ли Камилла на солнце, но ее гримаса, как у Джокера в «Бэтмене», вернула меня в реальность. Нас вышвырнули из бассейна из-за дочери смешанной расы. Нам или, по крайней мере, ей здесь были не рады.

Я не помню никакого чувства гнева – только шок и отвращение, сменившиеся тревожным чувством, что я не смогу защитить мою милую маленькую девочку от подобных вещей.

Еще на двенадцать лет позже. Моя дочь-подросток выглядит обворожительно: она разряжена и собирается на школьные танцы. Она идет ко мне из другого конца комнаты, я вижу ее красивое смуглое лицо, и в голове появляется голос, непрошеный и нежеланный. Слуховой эквивалент ухмылки – фраза Тома, говорящего очень четко: «Похоже, идет до-о-ождь».

Том был в моей голове, теперь ухмыляясь и насмехаясь над моей собственной семьей через мой собственный разум. Не имело значения, что я неоднократно видел и ненавидел расовую несправедливость близко и лично. В связи с этим мне не припишут никаких заслуг. Небрежная жестокость этих расистских оскорблений обосновалась во мне.

Только в прошлом году я рассказал дочери эту историю с голосом Тома. Камилла была так мила и чиста в своем ответе: «Я люблю тебя, папа, – сказала она. – У всех нас есть подобная ноша».

Да, у всех.

Предвзятые культурные послания укоренились в умах всех людей на планете. Возможно, мы услышали анекдот о СПИДе или стали свидетелями гендерных предубеждений. Негативные этнические стереотипы наполняют средства массовой информации. Даже если вы ненавидите их или являетесь их жертвой, вы знаете их; они встроены в вашу когнитивную сеть. И это означает, что они всегда способны совершить зло, даже когда вы не знаете об этом.