Ингмар Бергман. Жизнь, любовь и измены - Тумас Шеберг

Кэби Ларетай и Лив Ульман описывают визиты на остров в своих мемуарах, причем в примирительном тоне. Они встречались там как добрые старые друзья, которые могли сообща вспоминать, оглядываясь вспять на годы, когда были молоды и влюблены.

Ингрид Бергман, видимо, не возражала против этих встреч, напротив, в глазах давних возлюбленных мужа она предстает как образцовая хозяйка. “Однажды во вторник Ингрид, как всегда, надела забавные белые гольфы и вязаное полупальто, которое видало лучшие дни, но осталось элегантным. Заплетенные в косу волосы лежали на спине”, – пишет Кэби Ларетай. Когда Лив Ульман приехала на Форё вместе с дочерью Линн, она увидела в Ингрид всего лишь веселую загорелую женщину, более уверенную и спокойную, чем некогда она сама. Но все же легкий удар под ложечку – новая жена, стоящая на пороге, напомнила ей, как она сама, бывало, встречала гостей.

Ульман надеялась, что Ингрид заботилась о режиссере лучше, чем удавалось ей. Учитывая, что Ингмар Бергман не бросил свою пятую и последнюю жену, наверно, так оно и было.

После года борьбы с неожиданно настигшим ее раком желудка Ингрид Бергман скончалась 20 мая 1995 года, в возрасте всего лишь шестидесяти пяти лет. Сперва ее похоронили на кладбище Рослагс-Бру в Норртелье, но после смерти Ингмара Бергмана останки перенесли на Форё, чтобы супруги воссоединились.

Мария фон Розен перевезла урну с прахом матери на ветреный остров к северу от Готланда. Для поездки она позаимствовала у Яна-Карла фон Розена его “вольво-740”, который фон Розен с женой прозвали Старым Негром. Трагикомическая ирония обстоятельств побудила Марианну фон Розен сказать мужу: “Мария везет останки Ингрид на твоей машине к могиле Ингмара!”

Через несколько месяцев после кончины жены режиссер составил завещание, где распорядился, что “все имущество в равных долях и с полным правом владения отойдет моим детям”. Годом позже он, судя по всему, вспомнил важную деталь. Ведь в его случае несколько расплывчатая формулировка “моим детям” наверняка бы вызвала замешательство, а разные трактовки числа наследников могли бы иметь разрушительные последствия при описи имущества после его смерти.

Таково одно из объяснений внесенной режиссером поправки. Второе сводится к тому, что ультиматум Яна-Карла фон Розена по поводу наследства для Марии в конечном итоге привел к должному результату.

Как бы то ни было, Бергман своим характерным почерком, слегка дрожащими крупными буквами приписал засвидетельствованное уточнение:

ДОПОЛНЕНИЕ К ЗАВЕЩАНИЮ

МАРИЯ ФОН РОЗЕН, МОЯ И ИНГРИДИНА

ДОЧЬ, РАЗУМЕЕТСЯ, РАЗДЕЛИТ МОЕ

ИМУЩЕСТВО С ОСТАЛЬНЫМИ ВОСЕМЬЮ

ДЕТЬМИ (И НЕ ПРИМЕТ НАСЛЕДСТВА

ОТ СВОЕГО ЮРИДИЧЕСКОГО ОТЦА ЯНА-

КАРЛА ФОН РОЗЕНА). ТО ЕСТЬ РЕЧЬ ИДЕТ

НЕ О ВОСЬМЕРЫХ, А О ДЕВЯТЕРЫХ ДЕТЯХ.

ПОСКОЛЬКУ Я ОБЕЩАЛ МАРИИ КУПИТЬ

ДЛЯ НЕЕ ВЕТХЁВДУ ЗА 450 000 КРОН,

ОЗНАЧЕННАЯ СУММА ВЫЧИТАЕТСЯ ИЗ ЕЕ

НАСЛЕДСТВА.

ПИШУ ВСЕ ЭТО В ЗДРАВОМ УМЕ И ТВЕРДОЙ

ПАМЯТИ.

Двадцатого декабря 1986 года в Драматическом театре состоялась премьера шекспировского “Гамлета” в постановке Ингмара Бергмана. В главной роли выступил Петер Стормаре, Офелию играла Пернилла Аугуст.

“Один из лучших моих спектаклей, один из самых весомых, сильных, ярких, сердитых, какие я ставил”, – сказал режиссер.

Его оценку разделяли не все. Напротив, на культурных страницах газет разгорелись жаркие споры. Все началось с рецензии Туве Эллефсен, критика из “Дагенс нюхетер”. По ее мнению, бергмановская версия “Гамлета” в лучшем случае сыровата, изобилует утрированными и прямо-таки нелепыми элементами. “Если Бергман хотел досадить мне, то он преуспел! Спонсированный УИРС[42]примитивный реализм в квадрате” и “Нет, это не Шекспир, достойный Бергмана. Или не Бергман, достойный Шекспира” – вот так писала она, нарушая тем самым неписаные правила этикета: не разносить бергмановский спектакль, в особенности поставленный на национальной сцене.

В “Экспрессене” Бьёрн Нильссон и Агнета Плейель поставили рецензию Эллефсен под сомнение, на что она ответила статьей под заголовком “Можно ли быть рецензентом?”. Тут в спор вмешалась Мадлен Гриве, главный редактор журнала “90-е”. В двух выразительных статьях в “Афтонбладет” она обрушилась на “комнатных собачек” режиссера и на “подхалимаж” вокруг Ингмара Бергмана, который с ее точки зрения виноват как минимум в четырех мертвых и скучных постановках на королевской сцене – “Фрёкен Жюли”, “Игре снов”, “Короле Лире” и “Гамлете”. Рецензенты, по мнению Гриве, оказались досадно льстивы, и она расширила дискуссию, затронув все, связанное с персоной Ингмара Бергмана.

Оба критика Бергмана в свою очередь стали объектами массированной враждебной кампании. Однажды ночью Туве Эллефсен позвонил Петер Стормаре, о котором она писала, что в роли Гамлета он рисовался заносчивостью и иронией, но в конечном счете производил лишь “утомительное, однообразное, а местами вопиюще мелодраматичное” впечатление. Такое безнаказанно не пишут. В довершение всего Стормаре выглядел на сцене как сам Бергман, в шапке с кисточкой и кожаной куртке, да еще и заимствовал у режиссера язык тела, и звонил он в ярости: “Если попробуешь подойти ко мне ближе чем на десять метров, я с тобой разделаюсь”.

Эллефсен пришлось услышать столько ругани по поводу своей рецензии, что в результате она и ее муж Пер Люсандер потеряли кое-кого из близких друзей. Эллефсен допускала, что актер, быть может исполняющий главную роль своей жизни, но получающий на нее плохие рецензии, отбивается любыми способами, и не стала заявлять в полицию, что Стормаре грозил ее убить. Однако она попросила свое начальство связаться с Драматическим театром и сообщить, что один из актеров театра угрожал рецензентке. Ее муж Пер рассказал об инциденте тогдашнему руководителю театра Ларсу Лёфгрену, но извинений не последовало, и дело сдали в архив. Лёфгрен полагал, что как руководитель Драматического он не имеет касательства к действиям своих актеров за пределами театра, от актера можно ожидать реакции на плохие и субъективные рецензии, критик попросту должен с этим мириться, Эллефсен следовало бы обратиться в полицию, если она считала, что ей угрожают, но, с другой стороны, беспокоиться совершенно не о чем, поскольку Стормаре самый мирный человек на свете.

Позднее Ингмар Бергман пригласил супругов Эллефсен и Люсандера на Форё, что они восприняли как своего рода примирительный жест. Но приглашение режиссера отклонили. Пер Люсандер понимал, что если они примут приглашение, то окажутся пойманными в его сети, совершенно беззащитные на острове посреди моря.