Ингмар Бергман. Жизнь, любовь и измены - Тумас Шеберг

Итак, дети тогда впервые собрались все вместе. Юбилейный ужин состоял из коронного блюда Ингрид Бергман – телятины под сливочным соусом, молодого картофеля и салата, а к ним сколько угодно шампанского. Режиссер произнес речь и сказал, что это станет доброй традицией. Захмелев от шампанского, он сообщил, что любит их всех и что они хорошо устроили свою жизнь. Потом он спросил Анну Бергман, чувствовала ли она, что у нее есть отец. Она ответила, что не чувствовала, хотя очень хотела.

Перед отъездом с Форё она спросила, есть ли у нее шанс получить роль в каком-нибудь его фильме. Нет, ответил он, об этом и речи быть не может. Но, к ее удивлению, позднее она получила от него сценарий “Фанни и Александра” с припиской, не хочет ли она сыграть маленькую роль Ханны Шварц. Она согласилась. За плечами у нее была многообразная актерская карьера в кино и на телевидении, и роль в крупнейшей работе знаменитого отца казалась весьма заманчивой.

Хотя на своем шестидесятилетии Ингмар Бергман говорил, что встреча детей на Форё станет традицией, Анна Бергман никогда не чувствовала себя там как дома. Ни ей, ни остальным братьям и сестрам не разрешалось приезжать туда когда заблагорассудится. Бассейном они могли пользоваться только с часу до трех дня. По будням садиться вместе за стол было немыслимо. “Жевать всем скопом вовсе не забавно”, – говорил Бергман. Чтобы зайти к нему, следовало заранее попросить позволения. Показывая фильмы в своем кинотеатре, он желал, чтобы затем состоялось обсуждение. Когда обсуждение шло не так, как ему хочется, он говорил: “Если рассчитываете добиться своего, чертенята, я вас убью!” Как пишет Анна Бергман, было неясно, шутит он или говорит всерьез. Он что же, не хотел, чтобы они преуспели в жизни? По крайней мере, их успехи не должны достигаться за его счет, к такому выводу пришла Анна.

Ингмар сидел на своем острове как паук, затягивал сети и пожирал нас одного за другим, а уж если с нами приезжал чей-нибудь друг или возлюбленный, добыча была еще лакомее. Однажды я доверила ему щекотливый секрет насчет моего возлюбленного. А за ужином, выпив несколько бокалов вина, он выдал мой секрет. Этого я ему не простила.

Не простила она ему и что при монтаже он максимально урезал ее и без того скромное участие в “Фанни и Александре”.

В 1987 году все братья и сестры собрались однажды вечером в гостиной режиссера. Бергман говорил о себе и своей второй жене Эллен, матери Анны Бергман. Удобный случай, подумала Анна, рассказать отцу, что она написала книгу о своей жизни и рассказала там о встрече двадцатилетней давности в Лондоне, когда он ей сообщил, что у него есть ребенок от замужней женщины. Собственные его мемуары выйдут осенью того же года, и там он ни словом не упоминает об этом ребенке.

Наступила мертвая тишина. Ингмар поспешно встал, взял в руки трость и в потемках гнал меня от Хаммарса [жилище Бергмана. – Авт.] до Энгена [второй из его домов. – Авт.], крича: “Я тебя убью!” Сломя голову я примчалась в гостиную Энгена. Я смотрела на него, он опустил трость и сел на диван. “По-моему, тебе надо уйти”, – сказала я и поцеловала ему руку, чем весьма его озадачила. Он ушел, —

рассказывает Анна Бергман.

“Не папина дочка” вышла в 1988-м, и рассказ о встрече в Лондоне в книге остался, вместе с данными о замужней женщине, названной по имени, и о ребенке. Она не видела причин сокращать текст. Ведь на той вечерней прогулке под дождем отец сказал, что все уже знают про этого ребенка, и дочь по-прежнему так думала, когда писала свою книгу.

Минуло десять лет, прежде чем он снова связался с Анной Бергман. Правда, не лично, а через Аннину старшую сестру Эву Бергман. “Я резко сказала Эве, что, если он хочет, чтобы я приехала, пусть, черт побери, позвонит сам! И он позвонил. И сообщил, что Ингрид, лежа на больничной койке, сказала ему: “Помирись с Анной”. Они встретились летом, и первым делом он спросил у дочери, нуждается ли она в деньгах. Так никогда и не попросил прощения за то, что солгал ей, говорит она.

Примечательно, что история Марии фон Розен стала сенсацией лишь в 2004-м, когда она сама решила рассказать, кто ее биологический отец, хотя информация о ребенке уже содержалась в книге Анны Бергман, вышедшей шестнадцатью годами ранее.

С одним из детей Ингмар Бергман помириться не сумел. Ян Бергман выучился на железнодорожного машиниста, а позднее стал театральным режиссером. Он ставил спектакли в разных театрах, больших и маленьких. В 1987 году он был ассистентом у отца, когда тот ставил “Долгий день уходит в ночь”[40], а в 1992-м получил общественное признание, поставив телеверсию “Маскарада”, по сценарию Свена Дельбланка, где, в частности, одну из ролей сыграл Юхан Рабеус. Впоследствии Рабеус вспоминал, что одержимостью в работе Ян Бергман походил на своего отца.

Вероятно, между отцом и сыном имело место соперничество. Ян Бергман пригласил отца на одну из своих премьер, но тот не пришел. Позднее, в больнице, умирая от лейкемии, сын отказал отцу в свидании. Ингмар Бергман так и не понял почему. “В последний год жизни его обуяла какая-то ненависть ко мне. Ужасно трагично и совершенно непостижимо. Тяжкая история”, – сказал он Микаелю Тимму. Ян Бергман скончался в марте 2000 года.

Примирительный проект Бергмана был не вполне естествен, пожалуй, большей частью оттого, что инициатива принадлежала его жене Ингрид, а не ему самому. Во всяком случае, “отцовская” часть, безусловно, имела свои изъяны. Поэтому конечно же хорошо, что он хотя бы мог помочь детям материально. Еще в 1995-м он обещал Марии фон Розен купить ей за 450 тысяч крон имение Ветхёвда под Норртелье, а через пять лет подарил миллион Матсу Бергману; оба подарка были авансом в счет будущего наследства.

Проект включал и его давних подруг. Хотя он их оставил, но всегда относился к ним с огромным уважением – как к женщинам, способным обнаружить свой потенциал. Они, говорит Вероника Ролстон, могли из-за него оказаться на грани гибели, а затем снова подняться, это вызывало у него восхищение. “И для него было хорошо, что они поднимались, что он не оставлял за собой трупов”. По крайней мере, двух из них Бергман приглашал в свой готландский рай. На склоне дней он мог позволить себе поразмыслить над своей жизнью, над выборами, какие делал, и над ущербом, какой причинил. Когда он был молод и горяч, все его бытие зависело от новых и новых женщин, от нового вдохновения – иначе жизни не было, она бы остановилась, – а потому он не мог, или не хотел, погрязнуть в нечистой совести. Рассудком отверг вину, поскольку считал, что муки совести ни коей мере не соотносятся со страданиями, какие он причинил. Иными словами, интеллектуализировал проблему, вместо того чтобы поглубже вникнуть в свою эмоциональную жизнь.

Но на старости лет режиссер, вероятно, обрел некий покой и душевное умиротворение, и, может статься, ветреный остров в Балтийском море как раз и был подходящим местом для аналитического эпилога.

“Когда он постарел и, сидя на Форё, снова и снова перебирал все это в памяти, то, по-моему, действительно пытался вознаградить этих женщин и детей”, – говорит Вероника Ролстон.