Светорада Янтарная - Симона Вилар

Итак, ей следует дождаться прихода русов в середине лета. Но это если все сладится, если войско благополучно доберется до устья Днепра, если будет попутный ветер и русский флот легко пересечет Понт Эвксинский. И это только начало.

А пока Светорада стремилась сделать все, чего ждал от нее Олег Вещий. Одним из приказов князя был отъезд из столицы Константина Дуки, что, впрочем, было выгодно и самой Светораде. Олег считал, что тем самым они вынудят ромеев обратить все внимание на корабли Андроника Дуки, у которого с пострижением его дочери в монахини и исчезновением из Царьграда сына– заложника будут развязаны руки. И вот Светорада в одно из посещений Влахернского дворца постаралась рассориться с Константином, даже припугнула его, сообщив, что, дескать, судьба сына мятежника в Палатии уже предрешена. Но при этом она услала на полевые учения с Вардой почти половину влахернской дворцовой стражи. Каким образом этим воспользовался Константин, княжна не интересовалась. Но когда Константина хватились, его уже и след простыл. Светораде оставалось лишь проигнорировать подозрительный взгляд Варды.

– Знаю, что ты убил бы его, будь твоя воля, – как– то сказала она сыну Ипатия. – Но птичка упорхнула. Такова, видимо, воля провидения.

– Бегство Константина может подтолкнуть Андроника к нападению, – мрачно ответил Варда.

Светорада невозмутимо пожала плечами.

– Думаю, тебе следует высказать свои подозрения императору. Однако пока нас охраняют такие воины, как ты, Варда Солунский, герой осады города Фессалоники, разве осмелится Андроник Дука пойти на божественный град? Да разве вообще кто– либо другой осмелится?

В голосе княжны невольно звучал вызов. Она старалась не замечать мрачных взглядов Варды. То, что он обязан ей жизнью, сына Ипатия, казалось, не волновало. Словно забыл. И его устремленные на севасту взоры по– прежнему были полны чего– то потаенного и темного. Светораде становилось не по себе в его присутствии. Зато Дорофея плела не ведая что.

– Он глаз с вас не сводит, Ксантия. И как смотрит!.. Сдается мне, что Варда попросту ревнует вас.

Можно было бы и посмеяться, услышав подобное предположение, если бы Светорада не опасалась, что навязчивое внимание Варды приведет к тому, что ее раскроют как доглядницу чужих. И княжна постаралась отвадить от себя Варду, начав донимать того разговорами о примирении с Ипатием. Ведь ей уже было известно, что прокаженная Хиония скончалась в начале этой весны, а значит, у Варды остался только отец, так что речи княжны могли быть вполне уместны. А вот помирятся ли они? Ипатий и Варда были столь непримиримы, оба придерживались столь строгих понятий о чести, что ни тот, ни другой не захочет сделать хотя бы шаг навстречу. И выглядевшие благими предложения Светорады только раздражали Варду. В итоге он стал избегать ее, чего, в общем– то, она и добивалась.

Княжна с удовлетворением вспоминала это, но от мыслей ее отвлек громогласный рев на ипподроме. Квадриги коней в новом заезде как раз огибали последний поворот, когда там произошла настоящая давка. Было видно, как возничие нещадно стегают то лошадей, то, с не меньшим остервенением, друг друга. Затем одна из квадриг вырвалась вперед, а две другие, сцепившись осями колес, стали разворачиваться. В результате одна четверка упала, лошади пытались подняться, в то время как другие ржали, взбрыкивали, пока тоже не рухнули, перевернув колесницу. Княжна наблюдала, как маленькая фигурка возничего шарахнулась в сторону, перебежала дорогу и взобралась на «спину», затерявшись среди статуй. Что сталось со вторым возничим, было неясно, но в подобной свалке он вряд ли мог выжить – в этом уже никто не сомневался. Да и дорожка была перекрыта, следующие за ним возничие натягивали вожжи, замедляя бег лошадей, а вырвавшаяся вперед квадрига стремительно неслась к победе. И если еще миг назад зрители, вскочив со своих мест, кричали от ужаса, то теперь они бешено рукоплескали и славили победителя.

– Видит Бог, я бы не расстроился, если бы в этой мешанине конских тел, колесниц и крови оказался Гаврилопул, – заметил император, когда осыпаемый цветами победитель проезжал мимо кафизмы, вскинув руку и приветствуя своего базилевса.

– Не поминайте Бога всуе, сын мой! – строго произнес, повернувшись ко Льву, патриарх.

«И это все, что их волнует», – ужаснулась Светорада, боявшаяся даже взглянуть туда, где служители арены расцепляли экипажи, добивали покалеченных лошадей, вытаскивали из– под обломков изувеченное тело погибшего возничего и посыпали дорожку свежим песком перед следующим заездом.

Княжне едва не стало плохо. Кровь, жара, волнение… Она вообще в последнее время чувствовала себя неважно. Повернувшись к прислуживавшему в кафизме отроку, сказала:

– Принести мне воды со льдом, дружочек.

Она смотрела на Гаврилопула, который, несмотря на то что Александр купил ему пост спафарокандидата,[144]с отъездом кесаря опять вернулся к тому, чем владел лучше всего: побеждать на скачках. Горожане вновь боготворили его, а Светорада думала, как хорошо, что за это время она смогла избавиться от всех прихвостней Александра. Гаврилопула отправила в конюшни ипподрома, Василицу по ее просьбе патриарх заставил каяться в монастыре Сергия и Вакха, Константин сбежал. Остался только Иоанн Куркуас, но родня уже просватала за него родственницу одного из магистров, и молодой человек почти не отходил от своей невесты. Светорада была уверена, что после женитьбы он не примкнет к окружению распутного кесаря.

Что касается самой княжны, то она страшилась возвращения Александра. Его приезд мог многое изменить в ее судьбе. Утешало только одно: кесаря не ждали в столице ранее сентября, и она надеялась, что прибытие русов разъединит их еще до встречи. Как признавалась себе Светорада, она продолжала испытывать к кесарю некое чувство, но это было лишь бледной тенью в сравнении с всколыхнувшей ее душу радостью Стемкиной любви. И она так рада была этой любви, так ждала их новой встречи, что ни о ком другом, кроме Стемы, не помышляла. Мысль же, что страшные события вновь не позволят им быть вместе… Светорада боялась даже думать об этом!

Стараясь отвлечься, она устремила взгляд туда, где на соседней от кафизмы трибуне расположились прибывшие в Царьград послы из Хазарии. В большинстве своем они были в темных одеждах. Для некогда жившей в каганате княжны они выглядели привычно, а вот для почитавших показную роскошь ромеев их вид казался странным, неподобающим и слишком простым. Смешили их пейсы вдоль лиц. А еще Светорада отметила, что среди послов находился брат ее бывшего мужа Овадии, царевич Юри. Она присутствовала на приеме хазарской делегации и поняла, что Юри узнал ее, но, будучи хорошо воспитанным человеком, не подал виду. Однако другим хазарским послам, видимо, сообщил о ней. И сейчас, сидя в кафизме, блистательная и роскошная, княжна то и дело ловила на себе любопытные взоры рахдонитов.[145]Хорошо, что она рассказывала о том, что некогда жила при хазарском дворе, иначе такое внимание послов выглядело бы подозрительным. Сейчас она тоже с любопытством поглядывала в сторону хазарской делегации, ибо не только длиннобородые мужчины были в составе посольства: подле того же Юри сидела пышная женщина в пестрой одежде, лицо которой по мусульманской традиции скрывало алое покрывало. Тем не менее Светорада сразу узнала эту большую, колыхающуюся под многослойными шелками фигуру. Видимо, мягкий по натуре хазарский царевич не смог отказать своей любимой жене Захре и взял ее в столицу мира. Сейчас Захра и Светорада постоянно переглядывались. Когда– то, попав в хазарский гарем, русская княжна враждовала с этой полной и властной булгаркой, но позже они даже подружились.[146]И теперь, наблюдая за посольством рахдонитов, с которыми Лев надеялся договориться о пополнении его армии хазарами, Светорада размышляла: не поможет ли ей старая приятельница разрушить уже почти состряпанный договор? Княжна понимала, насколько невыгодно Олегу, чтобы его поход совпал с улучшением отношений между врагами Руси – Византией и Хазарией.