Победа Сердца - Алекс Кайнес

 – Вика, я все понимаю, но мы так не договорились, ты неужели не понимаешь, чем всё это обернется для тебя? – доносился откуда-то издалека голос, пытавшийся изо всех сил воззвать ее к благоразумию, что испарился вместе с ее переносом в другую, можно сказать, эпоху, где она, слегка пошатнувшись, вновь ощутила, как ее кожа вмиг вспотела из-за заразившей все пространство вокруг параноей голоса. Он мгновенно навеял уже позабытую сцену, погрузив путницу в воспоминания Императора. Девушка даже не решалась определить в который раз, что же было на самом деле реальным – то, что сейчас она находилась в саду фамильного особняка или то, что она сейчас находилась не в Империи Сердца вовсе, но на острове святого Змея-Утконоса, на самой защищенной базе, самом настоящем оплоте шаманизма, который существовал вопреки всем возможным логическим обоснованиям.

– Вика, с тобой все…

– Подожди, Майкл, – схватившись за руку соратника, и таким образом пытаясь найти в протезированной конечности хоть какую-то опору посреди мира, который растрескивался на куски, превращаясь в разноцветные вспышки воспоминаний из прошлого и будущего, посреди которых было очень легко затеряться навсегда.

– Я… Я не знаю! Просто… – чувствуя, как начинает проваливаться куда-то глубоко, запереживала Виктория, прижавшись вплотную к телу своего давнего друга, обхватив его торс так сильно, как могла, как будто бы от этого целиком и полностью зависела вся ее жизнь, – я не знаю, честно, не знаю…

– Ты не обязана делать это, – мягко приобняв ее, ответил шаман, – есть и другой путь, и у нас пока еще есть время до окончания открытия Игр, чтобы…

– Нет, – уже не слушая его, прервала Виктория, – другого пути просто нет, и времени… Его тоже уже не осталось.

– А было ли оно когда-либо вообще, по-настоящему?

Виктория лишь нелепо улыбнулась, почувствовав, как объятия ее старого друга-шамана растворяются, ровно как и база, на которой она находилась, как собственно и причины, по которым она оказалась там вместе с теми последствиями, которые неизбежно наступят после ее действий.

Ощущая то, как всё это исчезает в тумане ее ума, Виктория, уже даже не особо чувствуя почву под ногами, всё же решила не паниковать, ей это было уже не так интересно. После того, как она плавно опустилась на ускользающую поверхность пола, скрестив ноги, вопрос в ее голове повторился: «А было ли оно когда-либо по-настоящему?»

Виктория знала, что тут подразумевалось время. Но время само по себе не могло существовать, как нечто материальное, оно скорее являлось выражением сути процессов изменений в феноменах, что окружали ту, что звали Викторией, и все непосредственные взаимодействия с ней же.

Одновременно с этим перед юной девушкой раскинулась цепь событий, включающая ее собственное рождение, прошлое, которое вырастало из семени ее жизни в дерево с тысячей веток, на которые она завороженно смотрела вновь, испытав тревогу, что не успеет сделать правильный выбор – не успеет спасти людей, или же подведет самого дорогого, по-настоящему, для нее человека. Однако, размышляя об этом, о тех людях с острова, которые уже погибли, так и не дождавшись ее помощи, и те сформированные отряды беженцев, что еще предстояло ей вывезти как двойному агенту Империи шаманов, путешественница поняла, что все они были ей совершенно безразличны, не в том смысле, что она не представляла их боли, но оттого, что эта самая боль, на самом деле, была не их всё это время, а ее собственной, поскольку только через свои собственные чувства она, в принципе, могла бы сделать те определяющие выводы, что в итоге подтолкнули бы ее к принятию того или иного решения. Однако, подобная дихотомия ни в коей степени не способствовала ответу на простой вопрос: поступает ли она верно – ведь куда важнее спасения всех этих людей была помощь, не просто просьба или, упаси Богиня, приказ, но именно мольба о помощи ее дорогого прадеда, который организовал ее жизнь подобным образом, чтобы с самого раннего детства она ни в чем не нуждалась и не нужно было быть семи пядей во лбу, чтобы осознать, что та власть, которой обладал этот человек, как бессменный лидер Империи Сердца, и позволил ей жить такой особенной жизнью, где у нее был даже выбор: кем стать, и, более того – успевать совмещать жизнь обычной девчонки со всеми перипетиями любовных взаимоотношений, вместе с практически миссионерской деятельностью по вывозу беженцев из одной, по сути своей, колонии империи, которую она прикрывала, с одной стороны, журналистской деятельностью, для которой ей на самом деле не хватало профессионализма, а с другой – пользуясь покровительством своего могущественного родственника, который поощрял ее безумные игры в совестливую спасительницу-богачку, которая, тем не менее, была скреплена обязательством стать преемницей его престола, обеспечив безопасную старость человеку, который уже обеспечил Виктории, без преувеличения, счастливое детство и юность, что были полны таких событий и переживаний, которые большинство людей не получают и за десятки жизней. Вспоминая свои любовные взлеты и падения, где она танцевала, подобно листьям на ветру от одних богатых людей через знакомых – к более бедным, чтобы ощутить контрастность бытия, при этом свободная от тех и от других, всегда находящаяся под протекционизмом служб безопасности ее деда, Виктория, как ей самой казалось, отдавалась вместе с тем и ее благородной миссии, в которую, как оказалось на самом деле, она играла, как какая-то не до конца выросшая девчонка. Всё бы хорошо, вот только вместо кукол были заложники режима, которых она вывозила, не представляя, и даже не задумываясь о том, что тот, кто позволял ей делать это, и был на самом деле причиной их позорной иммиграции, их бегства, когда целые семьи вынуждены были покинуть свои дома лишь из-за одного параноидального подозрения в шаманизме, явления, которое, хотя и было испокон веков традицией, важнейшим элементом культуры острова Змея-Утконоса, за последнее столетие, благодаря пропаганде Империи, стало синонимом безумных убийц, с которыми не велись никакие переговоры.

Этот массив информации, который Виктория проговорила вслух, становившийся то картинами неостановимой жестокости, то вспышками безусловной надежды, мелькал перед ее внутренним взором, заставляя сжиматься ее тельце все сильнее от осознания того, что в сердцевине всех этих событий лежало чье-то страдание, что чьи-то жизни всегда были топливом, что сжигалось для поддержки других, зачастую совершенно чуждых интересов.

Наблюдая всю эту картину, Виктория захотела провалиться куда-то глубоко, туда, где не будет всех этих противоречий, где она будет знать, что именно ей нужно делать, по-настоящему, не головой, но сердцем, что подтвердило бы тот путь, что стал бы единственно верным для нее и, пройдя который, она наконец оказалась бы там, где и должна была быть.

Потому что выбор, что она должна была сделать, как раз и был тем, что разрывало ее на куски. Если бы она взошла на престол и стала новой Императрицей, которая бы, благодаря своей смешанной крови линии Императора Сердца и Трайба Орла с острова святого Змея-Утконоса, объединила острова уже официально, и земля Лилового Трайба стала бы уже официально частью Империи с юридическим статусом, этого предательства жители острова простить просто так не смогли бы, и неизбежные восстания бы были подавлены с еще большей жестокостью, чем те зачистки, что происходили в настоящее время.