Победа Сердца - Алекс Кайнес

Стивен или, вернее, чем он сейчас являлся, устремился на помощь этому ребенку, чтобы укрыть его собой от мира, что ждал его снаружи, однако ребенок, вместо того, чтобы спокойно свернуться внутри, уже разорвал свою матерь и само пространство вокруг в крике, который оглушил наблюдателя, заставив его сжаться и провалиться в пространство, которое, завибрировав вокруг, превратилось в черную пульсирующую энергию, которую прорезали лиловые узоры, среди которых проявилась фигура воина, несокрушимого бога, истинного повелителя Империи Сердца. Даже более того – Империи Всего мира, в чьем, собственно, бессмертном сердце и были заключены все вселенные, в том числе и бесконечно маленький и большой остров сердца, что был центром всего универсума для путешественника.

Итак, этого громовержец стоял посреди своих владений, тем не менее, преклонив колено перед породившей его Богиней иллюзий, что, не стесняясь своей чудовищно прекрасной наготы, стояла перед ним обнаженная, приветствуя своим певучим голосом: «Добро пожаловать, тысячу, миллионы раз назад, дорогой муж, добро пожаловать ДОМОЙ».

Воин, подняв взгляд на свою жену, встал в полный рост, и протянув свой меч, нацелив его прямо в грудь Богини.

– Что-то не так? – чуть наклонившись вперед, услужливо спросила его мать всех иллюзий и протанцевала ближе к воину, оставляя за собой бесконечное количество своих образов, уже обняв его сзади тысячей своих нежнейших рук, – ты ведь бесконечно развлекался на протяжении всех этих жизней, чего же ты хочешь еще, мой любимый?

– Хочу закончить это всё, – спокойно произнес он, и, прежде чем Богиня успела вставить хоть одно слово, одним взмахом отсек голову своей возлюбленной, что рухнула вместе с ее обезглавленным телом на переливающийся геометрическими символами пол, что был создан, как и само тело богини, умом великого бога, который, подняв свой трофей с нескрываемым, хотя и уже тысячу раз прожитым удивлением, узрел в поднятой с пола голове свое собственное лицо, под непрекращающийся смех богини, что держала отрубленную голову своего мужа, что уже растворился в своей бесконечной игре в миллионный раз. Ее триумфальный рев становился в одной из своих граней всё более человечным и в определенный момент затих также внезапно, как начался.

***

Молчала, как казалось, вся вселенная, поскольку тень, нависшая над Стивеном, заткнулась и, неловко наклонившись, стала оседать, обливая свою жертву кровью нависшего бандита, из горла которого торчал нож, что все-таки был использован в самый критический момент Стивеном, который нашел в себе силы в самый последний миг вонзить его в нависшего над ним убийцу, что в итоге рухнул на него всем своим весом.

– Еёёёё!! – раздались со всех сторон возгласы приматов, воочию наблюдавших, как их вожак был прирезан. Несмотря на секундное замешательство, они все практически одновременно бросились на раненого хищника, который, образно выражаясь, сожрал их вожака, чтобы добить и его, в подсознательной надежде занять место павшего собрата. Стивен, в свою очередь, лежал лишь в надежде вновь хотя бы разок вдохнуть, даже и не помышляя о том, чтобы он смог хотя бы еще разок взмахнуть ножом.

Прежде чем стая успела разорвать его на кусочки, Стивен успел услышать разорвавший пространство рык, выстрел пистолета, который мгновенно заставил всю стаю разлететься в разные стороны. В то же время непосредственно над Стивеном нависла фигура, которая казалась больше, чем сам мир, и что, одним легким движением ноги скинув труп главаря, покачала головой: «А ты удивил меня парень. Уверен мы еще встретимся с тобой, дорогой».

Голос не обманул, поскольку спустя буквально несколько месяцев жизнь вокруг Стивена уже закрутилась в диком вихре событий, что ураганом вынеся его на улицу из его собственного дома, после осознания и принятия своих чувств к Гелле, уже столкнула его на улице с толпой полицейских машин, которые он встречал уже не с ножом, а с пистолетом в руке. Приветствовал его на фоне мигающих огней машин всё тот же самый человек, который уже не в первый раз, как выяснилось позже, спас его жизнь.

***

Имя его, однако, не имело сейчас никакого значения, поскольку время неслось вперед, набирая обороты. После потери своей любимой внучки, он уже стоял напротив своей дочери, ощущая, что, пожалуй, с самого момента своего рождения, когда он не хотел жить, ему никогда не было так плохо, как сейчас. Его воля держалась лишь на массиве противоречий всех тех поступков, что и составляли его личность, в виде ненависти и презрения собственной дочери, о которых, однако, знала и его правнучка.

Стивен был уверен, что, стоило ей произнести одно единственное слово, и его дорогому покровительству, которое длилось более полувека и целую эпоху острова Сердца, придет конец. Всё достанется его советникам и двойникам, и будь уже дальше, что будет, и с ним, и с островом, и со всем миром. Однако Виктория Харт знала и чувствовала то же, что и ее прадед, а потому, вместо того, чтобы морально добить его окончательно, девочка решила его спасти или же продлить страдания, тут уж как посмотреть. В любом случае, она подалась к своей бабушке, нежно обвив ее сзади руками, тихо прошептав, но так, чтобы она ее услышала:

– Деда не виноват в смерти мамы.

В этот момент Элис Харт, вдова Джареда Фландерса, затряслась, не в силах сдерживаться и громко завыла, уже совершенно не сопротивляясь своему отцу, которой подойдя поближе, крепко обнял ее.

Стивен, заключив в объятиях сокрушающуюся в рыданиях дочь, смотрел вперед, где поодаль стояла Виктория, в чьих глазах не было и намека на сострадание или осуждение своего прадеда. Скорее, в них читалось глубокое понимание в отношении того, что уже произошло и еще неизбежно произойдет, и самое главное – что происходило сейчас.

Стивен, несмотря на всё это, был бесконечно благодарен своей правнучке за то, что, несмотря на свою нескончаемую войну со всем миром и самим собой, он смог хотя бы на короткий миг взять капитуляцию, просто прекратить боевые действия, пусть и на секунду, однако, эта самая секунда уже стала самой бесконечностью, в которой растворился и сам император Харт и маленький мальчик по имени Стивен.

 Возвращение – это всегда непросто, если конкретно – создание, вычленение из пустоты чего-то нового, чего не было никогда и, тем не менее, что парадоксально уже существовало всегда, поскольку без трафаретов этого мира форм и мыслей ничего качественно нового просто не могло бы появиться на свет.

Тем не менее, именно вследствие этой неразберихи и была возможна та безумная авантюра, во время которой, уже крепко ухватившись за эти самые противоречивые свойства мира, юный послушник смог, напрягшись, вынырнуть из океана образов, в котором он, казалось было, растворился навсегда.

Вновь возвращаясь в свое тело из космоса медитации, он, вспоминая, перебирал в уме все те видения, что происходили внутри и снаружи него, сливаясь в единое переживание, которое казалось ему куда реальнее того пространства, где он раз за разом очухивался – а именно в своей небольшой комнатке в монастыре. Каждый раз, когда он выныривал из своих путешествий, юноша чувствовал себя обновленным и, в некотором смысле, очищенным от умственных и даже физических помрачений. С другой стороны, нельзя было сказать, что видения сами по себе являлись чем-то приятным, напротив, скорее каждый эпизод внутреннего созерцания был чрезвычайно болезненным, иногда доходящим до абсурда в своей комплексности затрагиваемой проблематики, касаемой восприятия мира, а иногда и вовсе срывался в настолько насыщенную картину встречи с «Другим», что иногда казалось, что это состояние было подобно самой смерти, из которой нет выхода. Всё это, вполне возможно, было рационально необъяснимым, например, являлось врожденным дефектом мозга, который готовился в любой удобный момент свести своего носителя с ума. И, тем не менее, каждое такое посещение своего подсознания или, чем бы оно не являлось, что учитель иногда называл алмазным сознанием Богини, принять за короткий сбой функционирования организма было непросто, точно так же, как и концепцию того, что и собственная жизнь монаха была лишь коротким сном этого крайне странного в своих предпочтениях существа. Это допущение до сих пор оставалось, если не совсем уж невозможным на практике, то, по крайней мере, зачастую слишком надуманным, чтобы быть правдой в теории. Тем не менее, наверняка должен был выход из этой деликатной ситуации, как и ответ на вопрос, почему же именно юный Арчибальд сейчас был учеником в храме. Догадки по поводу текущего положения дел иногда даже прорывались в измененных состояниях, когда будущее и прошлое переплетались, представляя картину, в которой уже в тысячный раз рассвирепевшая наглостью своей собственной фантазии, что решила восстать против своего Творца, Богиня пускала тысячу стрел в тело осмелевшего монаха, который решил осквернить святыню. Однако, когда вследствие этой вспышки праведного гнева, весь мир, что знал юноша, крошился на атомы, а само его тело пожирали пылающие змеи, в которых превращались сгустки энергии, выпушенные Богиней, то там, уже в самом конце, каждый раз перед тем, как исчезнуть навсегда, послушник переживал миллиарды жизней за единое краткое мгновение, что растягивалось в беспредельный поток времени. Тогда же приходило осознание того, что его наглость была не то, чтобы даже фатальной ошибкой, а, напротив, тем единственным выходом, что он сам, наконец, находил для себя из лабиринта жизни. В одном из тупиков этих умственных катакомб, тем не менее, монах, казалось бы, имея немалый опыт и достаточную подготовку, раз за разом испытывал весьма противоречивые чувства, будучи побиваем на виду у орды варваров и их рабов, затем привязанный к колесу одной из повозок, что теперь парило в воздухе, подобно черному солнцу, которое являлось и для господ и для рабов самым ненавистным, а главное – совершенно неясным явлением природы, которого стоило бояться и, как следствие, которое подлежало тотальному уничтожению как ересь, которой просто-напросто не должно существовать.