Последний английский король - Джулиан Рэтбоун

Сперва мы приняли его за самого Харальда, такой он был высокий, полных семь футов с сапогами и шлемом. Шлем украшали огромные бычьи рога, со лба к наносице вились молнии Тора из чеканного золота, из-под шлема виднелись рыжие усы и борода. Кольчуга на нем была не из колец, а из цельных металлических пластинок, они так и сверкали на солнце. Под кольчугой норвежец носил плотную кожаную куртку, прошитую большими металлическими клепками, поверх штанов были такие же поножи, лодыжки и голень защищали высокие сапоги. За спиной у него висела шкура большущего черного медведя, скреплявшаяся у горла когтями зверя. Большой щит, отделанный бронзой и серебром, обтянутый красной, начищенной до металлического блеска кожей, был не круглым, а клиновидным, и столь искусно вращал им воин, что в оружье и доспехах казался неуязвимым.

В правой руке он сжимал рукоять огромного боевого топора с изогнутой лопастью. Блестящая сталь, широкая и толстая у обуха, становилась ближе к лезвию тонкой и острой, как бритва. Длина дуги от края до края составляла не менее двух футов, рукоять была длиной в полтора ярда; на конце ее красовался шар с шипами, предназначенный не столько для того, чтобы разбивать головы, сколько для того, чтобы утяжелить оружие. Да, это был настоящий берсерк – так в северных странах именуют телохранителей короля, которые должны заслужить почетное звание отчаянными подвигами. В бою их отличает неистовая, доходящая до безумия ярость.

По мосту к неприятелю разом могло приблизиться не более трех воинов. Он быстро расправился с первыми тремя: одному почти напрочь отрубил голову – кровь из разрезанной артерии била фонтаном на фут в высоту, пока ноги убитого не подогнулись и он не рухнул; на второго удар обрушился сверху и разбил ему голову вместе с железным шлемом; а третий словно на крыльях слетел в реку, и снесло его в заросли камышей. Он истек кровью, и тьмой покрылися очи – не спасла его кольчуга, белая пена пошла из разрубленных легких, и торчали из раны осколки ребер.

Нападавшие сделались осторожнее, прибегали к различным уловкам: один пытался отвлечь внимание гиганта, пока второй заходил с другой стороны, но берсерк с легкостью разгадывал все хитрости, и спастись удавалось лишь самым проворным, кто успевал вовремя отскочить, но и тех немало он покалечил. И при этом он ревел и вопил, одержимый кровавой похотью, а когда наши пятились назад, разражался бранью, сопровождая ее непристойными жестами.

Гарольд выходил из себя, он видел – и все мы видели, – как норвежцы на холме вооружаются и готовятся к битве. Знамя с Вороном уже выдернули из земли у шатра и понесли к середине склона, где Харальд и Тостиг поспешно облачались в доспехи. С каждой минутой мы теряли преимущество внезапности. В нетерпении Гарольд сам уже выхватил меч и кинулся к великану. Мы с трудом удержали короля, и Ульфрик, ростом почти не уступавший воину с севера, подобрал с земли чей-то топор и двинулся к мосту.

Норвежец распознал в Ульфрике противника, равного ему силой и коварством, и прибег к неожиданной уловке: стоило Ульфрику ступить на мост, берсерк отбросил щит и принялся с хриплым смехом скакать взад и вперед, как будто дразня Ульфрика. Свободной левой рукой викинг вытащил из какой-то сумы пригоршню песка и, как только Ульфрик, сделав особенно сильный и быстрый выпад топором, приблизился к нему почти вплотную, швырнул песок прямо ему в глаза и подсечкой опрокинул своего противника наземь. Мы слышали, как Ульфрик с грохотом рухнул на бревна моста. Берсерк немедленно воспользовался его падением и одним мощным ударом отсек Ульфрику голову, пинком сбросил его тело в реку, уже окрасившуюся кровью, а голову поднял и показал нам. Из безжизненного рта Ульфрика донеслось тонкое протяжное завывание, и только потом глаза его закатились. Норвежец швырнул голову в воду, и она упала на спину Ульфрику, тело которого как раз проплывало мимо, уносимое течением.

– Это не годится, – промолвил Даффид, сблизившийся за последние месяцы с Ульфриком. – Никуда не годится.

Он отбежал чуть дальше, где вверх по течению реки росла ольха и низко склонялись над водой ивы. Вернулся он в челноке, который еще раньше высмотрел у заброшенного хлева. Отталкиваясь от дна восьмифутовым ясеневым копьем, позаимствованным у какого-то ополченца, Даффид приближался к мосту. Сразу за мостом была излучина, так что Даффид подплывал к врагу со спины, и берсерк мог заметить его, только оглянувшись через левое плечо. Мы сразу сообразили, что задумал Даффид, и постарались отвлечь норвежца, швыряя в него камнями, а Тимор, вспрыгнув на мост с правой стороны, приплясывал, выкрикивая оскорбления и ловко ускользая от ударов страшного топора.

Челнок подплывал все ближе.

Теперь Даффиду предстояло самое трудное: как только копье в его руках снова превратится в оружие, оно перестанет служить шестом, удерживающим челнок. Даффид справился со своей задачей, течение понесло его прямиком под мост. Наше войско затихло, гигант принялся растерянно оборачиваться по сторонам, чуя опасность, но не понимая, с какой стороны она надвигается.

Он стоял, раскорячившись, на двух бревнах моста.

Даффид изо всех сил ударил копьем вверх, в щель между досками, его копье вонзилось в рыжего великана снизу, точно посредине между яйцами и дырой в заднице, широкий наконечник копья проник в его чрево. Даффид выпустил из рук древко копья, и течение вынесло его с другой стороны моста. Он был малость забрызган кровью и дерьмом викинга...

Берсерк умер не сразу, он умирал медленно, минут десять или даже больше, вися на копье, которое не давало ему упасть, а мы все мчались мимо него на другую сторону реки. Кто-то на ходу сорвал с побежденного врага шлем, другие плевали в него, пробегая мимо, дергали за бороду и длинные рыжие волосы. Весь остаток дня и часть еле дующего он все стоял, как огромное чучело, пока не налетели вороны, добравшиеся до тех частей его тела, куда не могли проникнуть наши мечи и стрелы.

Увидев, что норвежцы тем временем построились, Гарольд потребовал своего коня. Мы с Хельмриком везли за королем боевые штандарты, Альберт – знамя мирных переговоров. Норвежцы выстроились так, как у них принято для обороны: равнобедренным треугольником, прямой угол которого почти упирался в наши ряды, в этом углу реял Ворон. Когда мы приблизились к ним и остановились на таком расстоянии, куда не долетит топор, Харальд и Тостиг вышли нам навстречу.

Гарольд заговорил сперва с Тостигом.

– Брат! – окликнул он его. – К чему все это? Четыре дня назад ты разбил войско северян. Эдвин и Моркар ослушались меня, теперь у них нет людей. Оставь норвежцев, возьми своих дружинников, сразись на моей стороне против Вильгельма, и ты снова станешь эрлом Нортумбрии.

Лицо Тостига залил гневный румянец.

– Брат, ты мог предложить мне все это год назад. Теперь поздно извиняться.

– Тости, летом я навестил нашу мать, она заклинала меня примириться с братьями, чтобы все мы, ее сыновья, могли приехать к ней и попировать, как пировали прежде. Ради нее, прошу тебя, оставь этих чужаков, вернись к своей семье.

Тостиг молча стоял перед нами, все еще красивый, хотя сильно растолстел и щеки у него стали красные, обрюзгшие. Он по-прежнему стягивал в хвост жесткие соломенные волосы. Чуть поколебавшись, Тостиг отвернулся от брата, нахлобучил на голову шлем и пошел назад, к переднему краю норвежцев, где вился стяг с Вороном.