Последний английский король - Джулиан Рэтбоун

– Норвежцы стояли на месте, не пытались сами напасть?

– Нет. Тогда еще нет.

– Что было дальше?

– Ничего особенного. В центре дружинники Мерсии переправились через речку, и норвежцы чуть отступили и остановились. Здесь силы были равны, какое-то время противники бросали друг в друга копья и камни, выкрикивали оскорбления, потом воины Мерсии устремились вперед, норвежцы отошли ярдов на двадцать, сдвинули щиты и отразили их...

– О, этот старый Харальд – хитрый дьявол!

Тимор, участвовавший в деле, хорошо понимал, что Гарольд имеет в виду, и восхищался тем, как король, обследуя поле битвы, легко разобрался в ходе сражения. Ополчение англичан стояло на правом фланге, в углу, образованном слиянием рек; когда отряд дружинников, стоявший в центре, переправился через ручей, ополчение, не дожидаясь приказа и сломав строй, последовало за ним. В этот момент – а время давно уже перевалило за полдень – всадники, окружавшие знамя с вороном, внезапно повернули влево. Харальд спешился, взял в руки огромный двуручный топор и сам повел свежие, еще не участвовавшие в битве силы через топкий, заболоченный участок земли, где скот спускался на водопой (дождь еще не прошел, и почва была более твердой, пояснил Тимор). Харальд обрушился на ополчение, не успевшее восстановить свои ряды. В тот же миг центр норвежского войска неумолимо двинулся вперед. Ополчение и дружинников из Мерсии отбросили назад к ручью, причем в том самом месте, где ручей неожиданно сужался и крутые берега подымались на четыре, а то и на пять футов. В результате ополченцы свалились в канаву с западной стороны, дружинники – с восточной, и все войско пришло в смятение.

– Он уничтожил их, – продолжал Тимор. – Резня продолжалась до самого вечера. К тому времени англичане были окружены со всех сторон – врагами, ручьем и рекой, и норвежцы превосходили их численно. Наши хорошо держались, делали все, что могли.

Король и его спутники вышли на северо-западный берег, где вповалку лежали нагие тела. Когда битва закончилась и вожди обеих сторон обсуждали условия, на которых Йорк мог бы сдаться, не подвергаясь разорению огнем и мечом, норвежцы приказали пленникам снять с убитых кольчуги, подобрать все щиты, мечи и шлемы. Огромная куча доспехов все еще лежала у водопоя, она перешла теперь в руки Гарольда. Увы, оружия в Англии было теперь больше, чем воинов, умеющих им владеть!

Гарольд остановился, в последний раз окинул взглядом поле битвы и тяжело вздохнул.

– На прошлой неделе пришли вести из Нормандии. Вильгельм дождался юго-западного ветра. Он дует уже вторую неделю. Герцог мог давно уже переправиться, но этот хитрый ублюдок предпочел воспользоваться попутным ветром для испытания своего флота. Поплыл от Кана через залив Сены до Сен-Валери на Сомме. Помните Сен-Валери и графа Гюи де Понтье? Пару кораблей и несколько лошадей он потерял, зато это плавание было даже более дальним, чем предстоящий переход через Пролив.

Два ворона бились над трупом, оспаривая добычу, хлопали черными крылами и норовили выклевать глаза. Стоявший рядом с Гарольдом Рип из Торнинг-Хилл задрал подол куртки, приспустил штаны и помочился, аккуратно направив струю прямо в рот покойнику. Левая щека Рипа была разрублена до кости, мухи копошились в ране. У него были заняты обе руки, он тряхнул головой, отгоняя мух.

– Он вполне мог уже переправиться, – продолжал Гарольд. – Почем знать, быть может, он уже в Лондоне...

– Должна признаться, – перебила Уолта Юнипера, – я уже запуталась. Только что ты передал нам рассказ твоего друга Тимора о битве у Йорка, верно?

– Да.

– И ты рассказывал то, что ты сам слышал почти через неделю после этой битвы?

– Да.

– To есть уже после второго сражения, в котором Гарольд разбил норвежцев?

– Да, на следующий день.

Бойко вмешалась Аделиза:

– Двадцатое сентября, битва при Фулфорде. Двадцать пятое сентября, битва при Стэмфорд-Бридже. Двадцать шестого Тимор рассказал Гарольду и Уолту о битве при Фулфорде. Ясно?

– Ясно-ясно. Значит, теперь ты поведаешь нам о битве при Стэмфорд-Бридже, в которой ты сам принимал участие.

– Минуточку, – вмешался Квинт. – Нагромоздить две битвы одну на другую, да еще третья впереди – это уж чересчур. Сперва послушаем Тайлефера. Пусть расскажет, что происходило тем временем в Нормандии. И о плавании из Кана в Сен-Валери не забудь.

– Представьте себе, – Тайлефер принял арфу из рук сына, повернул пару колков, упер край арфы в сиденье стула между своих ног, извлек несколько аккордов. Сусальное золото и перламутр на деке арфы блестели и переливались в свете масляной лампы. – Представьте себе жемчужное, винноцветное море...

– Что это еще за «винноцветное»? – нетерпеливо переспросил Квинт. Он терпеть не мог признаваться в своем невежестве, но не мог не утолить любопытство.

– Фиолетовое, с легким налетом, как на спелой сливе или виноградине, – придерживая арфу левой рукой, Тайлефер дотянулся до вазы с фруктами и достал оттуда винноцветную сливу. – Прекрасный день для морского перехода, – продолжал он, выплюнув косточку и наигрывая незамысловатую песню, какую поют матросы, поднимая парус. – Слабому ветру не хватало сил разогнать лиловато-желтую дымку, висевшую над горизонтом, позади того жемчужного ожерелья, каким казалось издали побережье острова Уайт...

– Вы видели его с расстояния в сто миль? – осклабился Квинт. – Вот уж не поверю.

– Пожалуйста, Квинт, не мешай нашему другу излагать свою историю так, как он считает нужным. В конце концов, ты сам хотел немного отвлечься...

– Сто пятьдесят длинных кораблей, более пятидесяти судов поменьше; на пять, а то и десять миль от берега не уцелело ни одного дерева. Все срубили, стволы приволокли на длинный песчаный пляж под низкими белыми скалами. Между скалами, в длинных песчаных дюнах с колючей синей травой, на лугах и в лесу на росчисти жили в шатрах и палатках три тысячи рыцарей, то есть тяжеловооруженных всадников, тысячи две пеших воинов и, наверно, столько же лучников, пращников, копейщиков. В день отплытия нам хватало хлопот и переживаний. Вначале все подумали: началось, и всходили на суда в уверенности, что едут в Англию – к славе, деньгам, собственной земле, если, конечно, не канут в пучину.

Первые минут двадцать все шло довольно хорошо, мы держались не более чем в миле от берега, ветер был легкий, но устойчивый. Издалека это казалось, наверное, красивым зрелищем, но вблизи – я плыл на третьем корабле береговой линии – было видно, как все к черту смешалось. Что такое «береговая линия»? Ах да, наш анально ретентивный полководец...

– Что-о?

– Речь идет о психическом расстройстве, вызванном чересчур внимательным отношением к акту дефекации в пору раннего детства, – пояснил Квинт. – Мы с Тайлефером много говорили об этом. Симптомами такового расстройства являются навязчивое стремление к порядку даже в мелочах, взрывы неконтролируемого гнева, когда что-то оказывается не на месте или не исправно...