Христианство и страх - Оскар Пфистер

Так порождение страха и защита от него протягивают друг другу руки. Они действуют сообща, создавая грандиозную систему управления страхом. Да, в итоге личность в рамках религиозных верований явно оскудевает и теряет интерес к земному миру, но обогащается, обретая веру в загробный мир, которая наилучшим образом одолевает страх, уверив человека в том, что он будет прощен и обретет спасение – и тем компенсируется утрата чувственных удовольствий, рожденных игрой влечений, но верующий получает бесконечно сильную любовь Бога, Христа, Девы Марии… Радости этого мира, обманчивые, опасные, грозящие смертью и крахом – были обменяны на ценности непреходящие, истинные, дарующие спасение, вечную жизнь и бесконечное блаженство.

Мы говорили о том, как любое общество с его угрозами и отказами порождало блокировки, страх, а с ними – проявления невроза и даже психоза. Мы видели, что исполненная любви преданность вождю и ко всеобщим и личным ценностям, которые он обещал, давали ценные компенсации, привлекали значительные психические силы для целей общества и тем рождали высшее благо, неразрывное с созданием возвышенных жизненных ценностей и ролей. Мы сочли это попыткой не допустить невроза. Принцип порождения страха с целью предотвращения тяжелых личных и социальных катастроф мы сравнили с прививкой. Теперь мы понимаем, что католичество достигло подобного управления страхом, стремясь обеспечить жизненные ценности высочайшей природы, и сделало это не в результате расчета, а благодаря глубокому переживанию, вызванному встречей с Иисусом Христом, а также исходя из своего исторического развития в целом.

В заключение скажем несколько слов о том, какие результаты приносят возникновение страха и управление им. Имей мы дело лишь с профилактикой страха и с общим итогом, да еще будь освобождение от страха единственной или хотя бы важнейшей целью, тогда бы вердикт был очевиден: провал. Тот факт, что страх и попытки его подчинить играют в католичестве роль, совершенно непонятную для современных протестантов, мы видели на всех этапах исследования. Но такую точку зрения мог высказать доктор, озабоченный душевными склонностями пациента и так называемыми «нервами», и она бы страдала от собственной банальности. Сперва отметим: если мы продолжаем выдвигать аргументы в терминах примитивного удовольствия, то боль, порожденная страхом, часто уравновешивается огромным удовольствием, исходящим из чувства освобождения и блаженства, и часто сложно сказать, что преобладает. Без сомнения, нередко перевешивает ощущение счастья. Ужасы, которыми стращает Церковь, грозят лишь тем, кто стоит вне общины и ее религиозной системы. Для благочестивого, послушного сына Церкви смерть, дьявол, ад теряют жало, пока широко применяются стереотипные средства защиты от страха и пока влияние невротического страха не слишком сильно, чтобы превысить магию таинств и растворение в безликой массе. А на той стороне верующих ждет столько радостей самого утонченного рода, что оставшейся боли от страха – а ведь даже в самом страхе может таиться и удовольствие – противостоит неисчислимое обилие самых возвышенных благ. Того, что миллионы католиков находят в вере высочайшее удовлетворение, не станет отрицать ни один непредвзятый наблюдатель. Часто найденное счастье нужно воспринимать как преодоление глубокой жизненной боли, а для его удержания требуется огромный расход сил или его нужно все время завоевывать заново, но если человек достиг максимального или оптимального счастья, успех несомненен.

И Католическая Церковь предлагает не только это. Ее воспитательная работа, направленная на нравственный образ жизни, может иметь очень большие недостатки, – возможно, важные интересы переносятся с этого мира на мир иной; может быть, сомнительно воздействует стремление обрести награду; да и силе любви может быть нанесен тяжелый ущерб из-за навязчиво-невротического смещения эмоций. Но даже с учетом этого остаются достижения, достойные внимания.

Кроме того, опосредованно Церковь дает такой толчок развитию искусств, что мы не можем скрыть нашего восхищения. В бедных областях Церковь заменяет галерею искусств, концертный зал, театр, среднюю школу, место для общения разного рода. Хотя предоставленная замена может показаться очень односторонней, остается столько всего великолепного, сотворенного человеческой гениальностью, что и непредвзятый некатолик может только высказать благодарную признательность. Нужно также отметить, что для стабильности католичества, его надежного существования в бурях истории были предприняты всевозможные и самые надежные меры. Вытеснения, которым, по выражению Фрейда, свойственна нерушимость, напоминающая засыпанные Помпеи, обеспечивают ситуацию, когда католичество нелегко отмести в сторону. Я считаю опасным заблуждением точку зрения, что «свободные от вытеснений люди» обладают преимуществом, как в начале развития глубинной психологии полагали некоторые чисто медицински ориентированные аналитики. Мы не можем обойтись ни без основанной на вытеснениях гениальности, вдохновении и других подсознательных созидательных действий, ни без механизма безопасности, который находит свою основу в подсознании.

При всем восхищении теми способами, с которыми католичество справляется со страхом, мы должны указать и на их опасности. Что, если страх достиг столь высокого уровня, что в подсознании возникают блокировки, с которыми не справляется удовлетворение от компенсаций в мире ином? Тут больше не помогает утешение от исповеди и таинств: я видел это у католиков, приходивших на анализ, и их вера была в опасности или грозила рухнуть. А если папа римский или священник ведут себя так, что идеалы на них не спроецировать, а при интроекции на них выливается весь гнев, затаенный на отца, и возникает обида на Церковь? А если вытесненная сексуальность прорвет плотины и захлестнет сознание? Ведь тогда католичество будет воспринято как тюрьма – как часто происходит и с протестантизмом! Если нет условий для принятия коллективного невроза навязчивых состояний, иными словами, символических путей для компенсации, и если стремление к воздействию на первичные влечения, на свободное мышление и волевую сферу еще не встретило барьер в лице мощного вытеснения, и если страх, и прежде всего страх, рожденный чувством вины, еще не достиг высот, то католическая ортодоксия – как и любая другая, а иногда даже свободная форма религии – воспринимается как тягостное бремя, и ее требования воспретить себе естественные радости жизни отвергаются как невозможные, а при определенных обстоятельствах против них ведется ожесточенная борьба, питаемая полыхающей обидой. Если католичеству не хватит страха, то ему не хватает одного из главных его корней; он не выживет, и внешнее давление породит разве что лживое притворство, которое при первой же возможности резко закончится. Как говорится во Втором послании к Фессалоникийцам, 3:2, «вера не во всех», и то же самое относится к католической вере. Католическое воспитание – структура поразительной эффективности; но там, где оно не в силах заложить психологические основы, которые, как мы видели, крайне важны, особенно для связанного комплекса вытеснения и страха, – там не возникнет живой католической веры, и отношение к страху подвергнется массе угроз. Неудивительно, что люди массово отрекаются от Церкви и переходят туда, где к вере и любви относятся по-другому; и равно так же понятно, почему возникли протестантские Церкви.