Ультиматум Борна - Роберт Ладлэм

— Большая часть верна, и он сам не стесняется это признать. Сейчас он калека, больше не пьет, и он действительно был героем. Поверьте мне.

— Понятно. Опять истории, слухи, не знаешь чему и верить. Фантастические сведения из Пекина, Гонконга — про связь с человеком по имени Джейсон Борн.

— Я их тоже слышал.

— Ах, да, конечно… Вот теперь еще Париж. Наше святейшество сообщил, что вам будет необходимо жилье, одежда, купленная en scene, как он выразился, французская до мозга костей.

— Да, не очень обширный, но разнообразный гардероб, — подтвердил Джейсон. — Я знаю куда пойти, что купить, и у меня достаточно денег.

— Тогда остается вопрос жилья. Какой отель предпочитаете? «Ля Тремоли»? «Георг Пятый»? «Плаза-Атене»?

— Что-нибудь поменьше и подешевле.

— Значит, с деньгами все-таки проблемы?

— Никаких. Только со внешностью. Вот что я вам скажу: я знаю Монмартр и сам подыщу себе что-нибудь. Что мне понадобится, так это машина — зарегистрированная на другое имя, желательно несуществующее.

— Что означает погибшего владельца. Все уже готово; стоит в подземном гараже на бульваре Капуцинов, недалеко от площади Вандом. — Бернардин вытащил из кармана связку ключей и отдал Джейсону. — Старый «пежо», секция «Е». В Париже таких тысячи, а регистрационный номер написан на брелоке.

— Алекс сообщил вам, что у меня очень секретное задание?

— Это было и так понятно. Думаю, наш святой перекопал все кладбища в поисках полезных имен, когда работал здесь.

— Я тоже научился этому от него.

— Мы все многому научились у этого выдающегося ума, лучшего в нашей профессии, и все равно такого скромного, такого… je ne sais quoi …[43]такого «почему бы не попробовать», правда?

— Да, именно «почему бы не попробовать».

— Должен, однако, сказать, — заметил Бернардин со смехом, — что однажды он выбрал имя, вероятно, с надгробной плиты, которое просто привело «Surete»[44]в fou — в бешенство. Оказалось, что это прозвище серийного маньяка, убивавшего своих жертв топором; власти охотились за ним много месяцев.

— Действительно забавно, — усмехнулся Борн.

— Да, очень. Потом он рассказал мне, что приметил это имя в Рамбулье — там на окраине есть кладбище.

Рамбулье! Кладбище, на котором Алекс пытался убить его тринадцать лет назад. На лице Борна не осталось и тени улыбки, когда он пристально посмотрел на друга Алекса из Второго Бюро.

— Ведь вам известно, кто я, не правда ли? — тихо спросил он.

— Да, — ответил Бернардин. — Было не сложно догадаться, учитывая все эти слухи и домыслы, приходящие с Дальнего Востока. Да и потом, ваша европейская деятельность проходила именно в Париже, мистер Борн.

— Еще кто-нибудь знает об этом?

– Mon Dieu, non![45]И никто не узнает. Должен объяснить, я обязан жизнью Александру Конклину, этому скромному святому les operations noires — тайных операций, по-вашему.

— Это лишнее, я неплохо говорю по-французски… или Алекс вам про это не сообщил?

— Бог ты мой, вы мне не доверяете, — агент Второго Бюро поднял брови. — Учтите, молодой человек — именно молодой человек, мне уже почти семьдесят, — если я забываю какие-то слова, а потом исправляюсь — это потому, что я стараюсь быть вежливым, а не пытаюсь что-то от вас скрыть.

— D’accord. Je regrette.[46]Честно.

– Bien. Алекс моложе меня на несколько лет, но мне все равно интересно, как он с этим справляется. С возрастом, я имею в виду.

— Так же, как и вы. Плохо.

— Был такой английский поэт — точнее, он был родом из Уэльса, — который написал: «Не уходи покорно в ночь». Вы помните эти строки?

— Да. Его звали Дилан Томас, и он умер, не дожив до сорока. Еще он говорил, что нужно до последнего сражаться, словно тысяча чертей. Не сдавайтесь.

— И не собираюсь.

Бернардин снова залез в карман и вытащил визитку.

— Вот адрес моей конторы — я всего лишь консультант, как вы понимаете, — а на обороте я написал номер домашнего телефона; у меня особенный, просто уникальный аппарат. Позвоните мне, и получите все, что потребуется. Помните, я ваш единственный друг в Париже. Больше никто не знает о том, что вы здесь.

— Могу я задать вам один вопрос?

— Mais certainement.[47]

— Как вам удается делать все это для меня, когда вас давным-давно отправили на покой?

– Ах, — воскликнул консультант из Второго Бюро. — Молодежь начинает кое-что понимать! Как и у Алекса, у меня в голове много сведений. Я знаю тайны. Да и как иначе?

— Но ведь вас можно устранить, нейтрализовать — подстроить несчастный случай.

– Stupide,[48]молодой человек! Все, что мы держим в головах, давно записано и спрятано, чтобы эти данные можно было обнародовать, случись с нами такая неприятная история… Конечно, это несерьезно, ведь что мы такого знаем, чего нельзя бы было отрицать или обозвать старческим маразмом? Но они этого не знают. Страх, мсье. Это самое могущественное оружие в нашей профессии. Следующим, конечно, идет боязнь больших скандалов, но это прерогатива КГБ и вашего Федерального Бюро Расследований, которые боятся скандалов больше, чем врагов своих стран.

— Признайтесь, вы с Конклином росли на одной улице?

— Ну конечно. Насколько мне известно, у нас обоих нет жен и семей, только время от времени появляются любовницы, да еще шумные, надоедливые племянники и племянницы, чтобы скрасить скуку в праздник; и у нас нет близких друзей, кроме нескольких врагов, которых мы уважаем, и которые, как нам известно, готовы подстрелить или отравить нас, даже когда мы уже вышли из игры. Мы должны жить одни, видите ли, мы профессионалы — мы никак не пресекаемся с нормальным миром; мы его всего лишь используем, как couverture[49]— когда пробираемся по темным аллеям, шантажируем людей или платим за секреты, которые ничего не стоят во время встреч на высшем уровне.

— Так зачем вам это? Почему вы не хотите все прекратить, если это так бесполезно?

— Это у нас в крови. Нас этому научили. Побеждать врага в смертельной схватке — либо вы, либо вас, и лучше, чтобы вы.

— Это глупо.

— Без сомнения. Это все глупо. Так почему же Джейсон Борн приехал за Шакалом в Париж? Почему бы ему просто не отойти в сторону и не сказать «Довольно»? Стоит только попросить, и вам предоставят надежное убежище.