Белые русские – красная угроза? История русской эмиграции в Австралии - Шейла Фицпатрик

При Гарольде Холте, сменившем Колуэлла на посту министра иммиграции в декабре 1949 года (после того как на выборах победили либералы), и в прессе, и в парламенте продолжили критиковать иммиграционную политику, которая допускает въезд в страну нацистов. В лагерях мигрантов среди вещей, привезенных новыми переселенцами, будто бы обнаруживали нацистскую атрибутику, а газета Коммунистической партии Австралии Tribune утверждала, что прибалты, работающие на ракетном полигоне Вумера, ходят в нацистской форме[859].

Лес Хейлен – важная фигура в Лейбористской партии, совершивший ранний «разведывательный» визит в Европу по заданию Колуэлла, в палате представителей стал голосом партии. Однажды добродушный Холт поблагодарил Хейлена за то, что тот передал в министерство иммиграции список имен возможных коммунистов среди людей, работавших на гидроэлектростанции в Снежных горах, «вместо того чтобы публично обвинять людей, чье прошлое невозможно официально проверить». Со стороны Хейлена передача этого списка была неожиданным поступком, так как у него имелись связи с левыми, а левые возражали против доносов на коммунистов, так что замечание Холта, возможно, не было лишено колкости[860]. Как бы то ни было, Хейлен последовательно и принципиально поднимал в парламенте вопрос о въезде в страну нацистов. В декабре 1950 года в длинной и тщательно подготовленной речи об иммиграции Хейлен призывал правительство обратить внимание на то, что среди мигрантов, недавно прибывших из Европы, есть и нацисты. Он заявил, что, по оценке «одного авторитетного эксперта», около 10 % ди-пи, находившихся в лагерях под опекой IRO, «являются или были в прошлом нацистами», и потому перед Австралией стоит весьма сложная задача проверки прошлого этих людей[861].

Проблема углубилась в 1950 году, когда новое правительство Мензиса решило – впервые после окончания войны – разрешить въезд мигрантам-немцам. В Совете по иммиграции стран Содружества (совещательном органе, связанном с министерством иммиграции) и в других вышестоящих инстанциях мнения все больше клонились к тому, чтобы разрешить въезд мигрантам-немцам по причине присущей им великолепной трудовой этики и культурной совместимости с местным населением. Этот вопрос был поднят на заседании совета в декабре 1950 года, и на нем отмечалось «изменение общественного мнения в пользу решения принять для переселения тщательно отобранный контингент немцев», а также обсуждались планы по ввозу фольксдойче (этнических немцев, изгнанных после войны из тех мест за пределами Германии, в Восточной Европе, где они жили ранее)[862].

Правительство Мензиса инициировало такую программу в 1950 году, но сделало это на фоне резкой критики со стороны левых и еврейских организаций и призывов к правительству «не санкционировать массовую иммиграцию немцев и фольксдойче в Австралию» на том основании, что «политика денацификации Германии провалилась и проведение адекватной проверки политической благонадежности в 1950–1951 годах невозможно»[863]. Когда иммиграция немцев началась, левые продолжали поднимать тревогу, как было в ноябре 1951 года: тогда из порта Гамбурга вышел пароход и взял курс на Австралию. На его борту были «5400 неженатых и незамужних немцев и немок, большинство которых открыто признаются, что состояли в молодежной организации гитлерюгенд». Поскольку к концу войны в этой организации обязаны были состоять все без исключения представители определенной возрастной группы, это утверждение одновременно и формально соответствовало истине (хотя Холт и напрочь опроверг его) и вводило в заблуждение[864].

В ноябре 1950 года сэр Джон Стори, председатель Совета по иммиграции стран Содружества, выразил мнение, что «бывших членов нацистской партии необязательно исключать при отборе немцев-мигрантов». Это вызвало резкие возражения в парламенте со стороны Эдди Уорда, представителя левого крыла лейбористов, и Холт пошел на попятный, заявив, что Стори просто высказал личную точку зрения[865]. Однако лейбористы ступали на скользкий путь: если бы правительству Мензиса в итоге поставили в вину эту политику, лейбористы тоже оказались бы под ударом, поскольку, как Холт напомнил Уорду, «предыдущее правительство [как и нынешнее] не считало, что членство в нацистской партии автоматически служит препятствием для въезда в нашу страну»[866]. То, что Холт не пожелал волноваться из-за того, что некоторые мигранты-немцы в прошлом состояли в гитлерюгенде, хорошо согласовывалось с его терпимостью к русским мигрантам из Китая, имевшим в прошлом советские паспорта[867]. И все же, увиливая от неудобных вопросов о немцах, Холт становился уязвим для подозрений в том, что слишком беспечно относится к въезду некоторого количества нацистов, даже самых настоящих.

Вероятно, то же самое можно было сказать и об ASIO, несмотря на то, что в составленный в 1950 году полковником Спраем список угроз для безопасности входили «люди, ранее занимавшие посты в нацистской партии или подобных организациях в других странах», и лица, «добровольно сотрудничавшие с представителями любого тоталитарного государства» а также коммунисты[868]. В cпециальном индексе «мигранты-немцы, состоявшие в прошлом в нацистской партии», были выделены в особую категорию (категорию D), и в 1953 году директор ASIO просил, чтобы его информировали о перемещении некоторых из них. Если только немцы не меняли имен, было относительно нетрудно выяснить, состояли ли они в нацистской партии в Германии, так как в распоряжении разведки стран-союзниц имелся полный список всех членов партии, и он служил главным ресурсом для проводившейся союзниками послевоенной программы денацификации. Приезд мигрантов-немцев, ранее состоявших в нацистской партии, исправно отмечался (таких оказалось пять на борту «Анны Сейлен», прибывшей 20 декабря 1953 года; семь на «Фейрси», прибывшем 10 января 1954 года). К 1956 году в категории D (нацисты) специального индекса значилось 101 имя, хотя сделанная от руки запись на папке («300 бывших нацистов») наводит на мысль о том, что в этот список были внесены не все прибывшие мигранты-нацисты. И все равно это количество несопоставимо с почти восемью сотнями русских, попавших в категорию А и категорию С того же индекса[869].

В соответствии с принципами, принятыми Спраем, в индекс можно было включить и русских фашистов, и пособников японцев из Китая, но вряд ли этим кто-то занимался. Во время войны австралийские спецслужбы волновал тот факт, что в русской общине Австралии есть фашисты, и в первые послевоенные годы память об этой потенциальной угрозе для безопасности страны еще частично сохранялась. В 1946 году один британский гражданин из Шанхая написал Колуэллу письмо, в котором напоминал, что «в Северном Китае белые русские добровольно подписали бумагу, где констатировалось, что они находятся в состоянии войны со странами-союзницами», и предупреждал, что «многие русские, промышлявшие шпионажем в пользу японцев, сейчас точно так же