Пестрые истории - Иштван Рат-Вег
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
«Человек мог бы проживать жизнь счастливо, и все же какое-то неистовство заставляет его брать оружие на свое несчастье и сражаться на свою погибель. Все свои силы оборачивает он против самого себя, его цель — уничтожение себе подобных и тем самым разрушение самого себя. Когда же упоение боевой славой рассеивается, печально обводит он взором картину общего разрушения, в коем выкопана могила и его собственному счастью».
В том много правды, но, конечно, не вся.
Вместо этого толкования я приведу несколько перетолков, зародившихся в грохоте оружия. Они из тех, что говорят нам: малые причины тоже могут вызвать большие войны. В действительности же ничтожные причины могут иметь некоторое отношение к началу войн, как искра, попавшая в пороховую бочку: взрывается-то не искра, а порох. В пустую бочку можно кидать и горящие факелы, большой беды из того не станет.
Ухо капитана Дженкинса
Роберт Дженкинс был капитаном торгового судна, которое ходило под парусами между Ямайкой и испанской Америкой. 16 марта 1739 года, представ перед английским парламентом, он предъявил завернутое в вату ухо. Свое собственное ухо. Печальную историю его утраты он изложил так: сторожевые испанских берегов безо всякой на то причины его арестовали, учинили допрос с пристрастием, одно ухо отрезали и в таком обезображенном виде отпустили.
При вести о столь варварском преступлении в Англии поднялось всеобщее негодование. В лице капитана была унижена вся Англия. Общественное мнение требовало сатисфакции. Правительство уступило и в октябре 1739 года объявило войну Испании.
Хорошее дело национальная гордость, которая за одно отрезанное английское ухо громыхнула пушками в уши другой национальности.
Но только дело обстояло вовсе не так.
Английские суда вели не обычную торговлю, а занимались куда более доходным делом — контрабандой. Испанцы знали об этом и были начеку, они усилили досмотр английских судов, останавливая их в открытом море и обыскивая. Операция эта проводилась не по международным правилам, а соответственно испанскому темпераменту; непрестанно приходившие вести об этом, и без уха капитана Дженкинса, возмущали английское общественное мнение. Правительство, отстаивая интересы Англии, уже давно готовилось к войне, а ухо Дженкинса пришлось кстати, как повод для популяризации этой войны.
По правде сказать, история с этим ухом довольно туманна. Капитан носил его не где положено, а в коробке с ватой, стало быть, его без сомнения где-то отрезали. Только совсем необязательно, что это произошло незаконным путем; более того, злые языки утверждали, что капитан где-то совершил нехороший проступок, за что был выставлен к позорному столбу, а его историческое ухо отсек палач.
Война из-за ведра воды
Если кто, находясь в городе Модена, влезет на соборную колокольню, то его взор привлечет необычная достопримечательность. В отдельном помещении висит самое обычное ведро, каким достают воду из колодца. Оно знаменито тем, что во время войны с Болоньей было захвачено в качестве военного трофея у разбитой армии болонцев. Посетитель не в силах понять, зачем понадобился из всех трофеев именно этот — самое обычное, не представляющее, на первый взгляд, никакой ценности ведро — размещать на столь почетном и видном месте и целых семьсот лет заботливо охранять?
Но вот и объяснение, оно вывешено тут же.
Прямо на границе между обоими городами был колодец, к которому ходили за водой жители Болоньи и Модены. Однако же соседи не за тем соседи, чтобы мирно уживаться друг с другом. В один прекрасный день болонцы объявили, что по какому-то древнему праву колодец принадлежит им и моденцы не могут ходить с этого времени к нему за водой. Моденцы оставили это без внимания и продолжали ходить по воду. Постоянные драки, перепалки у колодца все более осложняли дело. Наконец, Болонья, не долго думая, сняла и унесла ведро. Модена встала перед выбором. Заказать новое ведро и тем самым признать свое поражение, к тому же новое ведро вовсе не гарантирует прекращения старой свары, либо силой вернуть старое как символ своей правоты. Законы рыцарской морали диктовали последнее. Разразилась война между двумя городами из-за ведра. Крови с обеих сторон было пролито столько, что можно было многократно наполнить колодец, наконец, победа осталась за Моденой, в числе трофеев оказалось и злополучное ведро.
Изо всей этой галиматьи истинно одно — война. А историю с ведром, послужившим поводом к войне, поведал потомкам итальянский поэт Алессандро Тассони, описавший ее в шуточном рыцарском стихотворном эпосе «Похищенное ведро».
Историческая правда состоит в том, что оба города вмешались в военное противостояние папы римского и германского императора; сторонники первого именовались гвельфами (guelf), а сторонники императора — гибеллинами (ghibellin).
И не требовалось им никакого особого повода, чтобы передраться.
Ну а ведро? Оно же висит там, на колокольне, однако оно попало туда совсем не как трофей, просто это было мерное ведро, оно служило единицей измерения, правда, уже неизвестно для каких напитков или жидкостей. Со временем вся эта история противостояния двух городов обросла легендами, этим и воспользовался Тассони для своей комической поэмы из рыцарских времен, которая, впрочем, оказала влияние и на нашего Чоконап[96] при создании им «Доротти».
Теперь уже и сама Модена вряд ли верит в историю со знаменитым ведром, просто хранит его из уважения к своей истории и памяти Тассони, которому на соседней площади поставлен памятник.
Прекрасная Елена и Троянская война
Все мы наслышаны о женах, из-за коих мужчины брались за оружие. Пятно на женской добродетели надлежало смывать кровью, женский каприз — купать в крови, за обладание женщинами — проливать мужскую кровь.
Елена, ставшая причиной Троянской войны, вошла в древнюю историю как самая прекрасная земная женщина, как совершенный образец женской красоты. О ее красе написано много, и в стихах, и в прозе; еще Плиний упоминает о ней, обсуждая благороднейшую разновидность золота — «белое золото». Елена, — говорит он, — принесла в дар храму Афины Родосской чашу, изготовленную из такого золота. Золотых дел мастер взял образцом для чаши форму груди Елены, сочтя, видимо, именно ее самой совершенной. Собственно говоря, это единственный наглядный факт, свидетельствующий о красе Елены, а восторженные описания рассыпаются лишь в общих похвалах.
(Этот факт, сообщенный Плинием, позднее популяризирован Брантомом в его книге о «галантных дамах». С тем только прибавлением, что в схожей ситуации некоторым его знакомым дамам пришлось бы передать ювелиру несметное количество золота.)