Пестрые истории - Иштван Рат-Вег

Вот такую чудо-кашу изобрел в назидание потомкам средневековый Геродот.

Женщины в исторических хрониках

Сюда не относится множество бесполезнейших бумагомараний, которые унижают женские объятия, называя их нечистыми, и создают ореол славы вокруг чела беззащитных мужчин, влачащих свое существование в вечной невинности. Я просто выбрал из отечественных хроник пример гимнов, ноющих хвалу таким обездоленным.

На протяжении почти тысячи лет благочестиво воспевалась добровольная невинность герцога Имре, как некая богоугодная и достойная подражания практика добродетели.

Бонфиний, придворный летописец короля Матиаша, в своей венгерской хронике воздвигает памятник и этой бесплодной добродетели.

Латинский текст перевел на сочный вегерский язык отец-иезуит Янош Таксони в своей книге «Зерцало человеческой морали и правды Господней». Я прибегаю к этой книге уже только потому, что она вышла в свет в 1740 году, — а это разительный пример того, что даже в эту эпоху еще поддерживался совершенно бесполезный священный огонь, который и не светит, и не греет.

Итак, в эпоху короля Святого Ласло жил в Венгрии один немецкий рыцарь по имени Конрад. Он принял на душу тяжкие смертные грехи, раскаялся и отправился в Рим к папе за их отпущением.

В ту пору папы римские за особо тяжкие грехи обычно накладывали особо трудные покаяния. Нам известно об этом на примере Тангейзера[90], который только тогда получил отпущение грехов, когда сухое древко его посоха в последнем акте оперы зазеленело. Папа наложил на рыцаря Конрада следующую епитимию: «Во-первых, вместо нижней рубахи надеть железные латы; во-вторых, тесно перепоясаться цепями; в-третьих, все свои злокозненные деяния написать на бумаге; в-четвертых, папа, запечатавши перстнем своим сей список грехов, буде приказать ему дотоле ходить по святым местам и поклоняться могилам святых, доколе не попадет он в такое место, где латы сами по себе не расколются, а цепи сами по себе не порвутся, а начертанные грехи его с бумаги не исчезнут».

Не то чтобы уклониться, скорее с радостью принял бедный грешник Конрад сию пенитенцию. Отправившись тотчас и обошедши в Европе почти все страны и края, не нашел он там желанного святого места, а потому пересек море и вступил на Святую землю. В Иерусалиме, у гроба Господня, усердно молился, прося Господа освободить его от всех грехов, от лат и цепей, да таким его надеждам не суждено было сбыться.

…Слыхом слыхивал, однако, какие дела чудные творятся в Венгрии, в стольном граде Секешфехерваре, подле могилы короля Иштвана, и туда в последней надежде отправился.

Дождем проливались из глаз Конрада слезы от единого часу утра до девятого часу вечера в молитве, утомившись вкоторой и впавши в забытье, он задремал наконец. Во сне явился ему король Иштван и так сказал:

«Возлюбленный брат мой! Чтоб я от столь ужасных и вящих грехов твоих отпущения у Господа вымолил, тем тебя уверить не могу. А вот мой совет тебе: встань и поди отсюда в соседство, ко гробу сына моего Имре. Как он невинность свою через всю жизнь незапятнанной и чистой пронес, так в особой милости и благоволении у Бога состоит, и что желаешь, через него с легкостию достичь можешь».

Будто ошпаренный, очнулся ото сна бедный Конрад и, вняв совету святого Иштвана, припал ко гробу святого Имре и едва начал призывать на помощь святого, как враз его латы да цепи рассыпались на куски малые и с громом превеликим на землю попадали; печать на письме открылась сама по себе, а грехи-чернила исчезли, да так, что бумага под ними стала так бела, будто и не бывало писано на ней вовсе.

Неизвестно, сам ли Бонфиний сочинил, наложив печать достоверности на всю эту историю, либо включил в свою летопись молву, услышанную из уст лизоблюдов королевского двора. Посредь великого дыма от курений во славу принца Имре не мог он видеть, сколько пятен и нечистых дел переносит молва с него на его родных отца и мать, поскольку уж их-то никак нельзя заподозрить в такой добродетели, как невинность.

Не помешает и нам узнать, почему и как дал обет вечного воздержания королевич Имре:

Таксони добавляет к истории, рассказанной Бонфинием:

Вот такая история и размышления самого Яноша Таксони о красе холодной и чарах зажигательных.

Розамунда

Бонфиний писал также об одной женщине, объятия которой несли великое бесчестье. Отсюда почерпнул сюжет для своей романтической истории Андраш Балкан (1579 год). В самом заглавии книги приведено ее содержание: «История, добытая из песни о короле лангобардов Альбоине, кто, одержавши победу над королем Кунимундом, голову его отъявши и превративши в кубок, а дочь его, пленницу, в жены появ, которая принужденная пить из отчей главы, с ужасным коварством погубила своего господина».

Совершенная драма ужасов. Однако я вынужден оспорить здесь приоритет Бонфиния. Ее древнейший источник — книга монаха-бенедиктинца Павла Диакона[91] «История лангобардов». Он написал ее в конце VII века, она имела огромный успех: до нас дошло сто рукописных экземпляров, один имеется в Государственной библиотеке нм. Сечени.

Чтобы развести густо замешенное в заголовке Балкан, расскажу: Альбоин, король лангобардов, ввязался в войну с гепидами и победил их, в решающей битве собственноручно заколол короля гепидов Кунимунда. Дело было правое — во всех героических сказаниях, стихотворных и в прозе, каждый военачальник был обязан зарубить супротивного вождя. Но уже в нарушение рыцарских обычаев Альбоин из черепа поверженного врага сделал кубок и много пил из него на пиршествах. Он дал также яркий образчик феодальной морали тем, что взял в жены дочь убитого им врага, Розамунду, хоть и против ее воли.