Красный монарх: Сталин и война - Саймон Себаг-Монтефиоре

14 февраля на банкете в гостинице «Метрополь» в честь подписания договора Сталин многозначительно осудил титоизм. Несмотря на успешное завершение непростых переговоров китайский лидер продолжал дуться. Сталин и Мао почти не разговаривали друг с другом. Время от времени они обменивались короткими фразами. Андрей Громыко изо всех сил старался не дать светской беседе умереть. Председатель Мао мог не нравиться Сталину, но китаец произвел на него сильное впечатление.

– Самый выдающийся марксист во всем коммунистическом мире – Мао Цзэдун, – сказал вождь. – Вся его жизнь верного марксиста-лениниста является служением коммунистическим принципам и идеалам.

Вашингтон был в панике. Москва и Пекин объединились против Америки. Вскоре после подписания договора новый союз прошел проверку на полях сражений в Корее.

* * *

Ким Ир Сен, молодой вождь коммунистической Северной Кореи, приехал в Москву за разрешением напасть на южных соседей. Иосиф Виссарионович не стал отговаривать агрессивного Кима, но мудро переложил всю ответственность за принятие решения на Мао Цзэдуна. Он позволил молодому корейцу начинать войну – только после личного разговора с товарищем Мао.

Председатель Мао, конечно, понял хитрость Сталина. Он позвонил в Москву. 14 мая Сталин ответил:

– Вопрос окончательно должен быть решен китайскими и корейскими товарищами.

Таким образом вождь подтвердил свою роль верховного арбитра, но ловко ушел от ответственности за развязывание войны, переложив ее на плечи китайских товарищей.

Ситуация на Дальнем Востоке сильно тревожила советское руководство. Сталинских соратников беспокоило то обстоятельство, что Москва то и дело бросает вызов Вашингтону. Да и знаменитая проницательность вождя теперь все чаще его подводила.

В воскресенье, 25 июня 1950 года, в 4 утра, северокорейские войска перешли границу с Югом. Южнокорейская армия обратилась в бегство. Победа Севера, казалось, не за горами.

Сталин старел и все быстрее уставал. 5 августа он сел на свой поезд и отправился в самый долгий отпуск. Отдых вождя в том году затянулся на четыре с половиной месяца.

В это самое время планета находилась на грани новой мировой войны. Едва вождь успел приехать на юг, как на Корейском полуострове случилась беда. Советский Союз пригрозил выйти из ООН в знак протеста против отказа международной организации признать в качестве единственного законного представителя Китая Мао Цзэдуна, а не генералиссимуса Чана Кайши, окопавшегося сейчас на Тайване. Президент Трумэн решил, что Сталин блефует. Америка созвала внеочередное заседание Совета безопасности. На его рассмотрение была вынесена подготовленная американцами резолюция. Она одобряла военное вмешательство ООН на стороне Южной Кореи. Москва могла заблокировать принятие резолюции, но вождь допустил очередную ошибку. Он не послушал доводов Громыко и настоял на том, чтобы советская делегация бойкотировала заседание. «Это был один из редких случаев, когда поступками Сталина руководили эмоции, а не трезвый расчет», – вспоминал Андрей Громыко. В сентябре американцы под флагом ООН нанесли мощный контрудар по Инчхону. Контрнаступление позволило окружить и разбить северокорейцев на юге.

Советский руководитель в очередной раз убедился в решимости Соединенных Штатов дать решительный отпор любому вызову. Сталин потерпел поражение. Однако на его хорошем настроении плохие новости из далекой Кореи не отразились.

– Ну и пусть Кима разобьют, – говорил Сталин Хрущеву, равнодушно пожимая плечами. – Пусть американцы будут нашими соседями. Ничего страшного.

Вождь решил не вмешиваться в конфликт даже несмотря на то, что Россия не получила того, чего хотела.

По мере того как американцы продвигались в глубь Северной Кореи по направлению к границе с Китаем, Председатель Мао все сильнее волновался. Китайский лидер прислал Сталину телеграмму. Он беспокоился, что, если Китай вмешается и даст американцам отпор, советско-китайский договор о дружбе заставит вступить в войну и Россию. Сталин беспечно ответил, что сейчас он вдали от Москвы и не очень следит за событиями на Корейском полуострове. 5 октября генсек отправил в Пекин телеграмму, которая является верхом лицемерия и блефа в международной политике: «Америка не готова к большой войне. Если дело до нее все же дойдет, лучше, чтобы она произошла сейчас, а не через несколько лет, когда будет восстановлен японский милитаризм». Таким образом, Сталин убрал последние ограничения, сдерживающие Китай. Он подтолкнул союзника еще на один шаг к войне.

Мао Цзэдун развернул на границе девять дивизий. Прежде чем переходить границу, он отправил Чжоу на дачу, где отдыхал Сталин, для того, чтобы обсудить обещанную Москвой советскую помощь с воздуха для китайских войск. 9 октября взволнованный Чжоу и фаворит Мао, одаренный, но слабохарактерный Линь Бяо, который позже стал наследником Председателя, встретились со Сталиным, Маленковым, Берией, Кагановичем, Булганиным, Микояном и Молотовым.

– Сегодня мы хотим выслушать мнения и идеи наших китайских товарищей, – открыл заседание Сталин.

Когда Чжоу Эньлай рассказал о положении на полуострове, Иосиф Виссарионович заявил, что СССР сейчас не способен вступить в войну, но Китай может и должен это сделать. В случае поражения Кима Москва готова предоставить северокорейским товарищам политическое убежище. Сталин был готов помочь только техникой и военным снаряжением. Чжоу, который, как и Мао, рассчитывал на поддержку советской авиации, был в ужасе.

Вечером Сталин пригласил китайских гостей на пирушку. Из всей китайской делегации только Линь Бяо вернулся с нее трезвым.

Встреча с Чжоу Эньлаем была одним из тех редких случаев, когда Лаврентий Берия посмел не согласиться со Сталиным. Причем сделал это довольно решительно. После переговоров Берия увидел грузинского руководителя Чарквиани и бросился к нему.

– Что он делает? – испуганно воскликнул Лаврентий Павлович, который, наверное, лучше всех в советском руководстве в то время понимал, что такое ядерное оружие. – Американцы будут в ярости. Он превратит их в наших смертельных врагов.

Чарквиани открыл от изумления рот.

– Мне трудно доверять Чжоу Эньлаю на сто процентов, но думаю, на него можно положиться, – задумчиво сказал Сталин Мгеладзе за ужином после того, как сумел хитростью заставить китайцев атаковать американцев без поддержки советской авиации.

19 октября Мао бросил в бой пушечное мясо. Удар был неожиданным. Американцы откатились назад. Но даже после того, как линия фронта стабилизировалась в районе 38-й параллели и северные корейцы запросили мира, Сталин отказывался давать добро на прекращение боевых действий. Истощение противоборствующих сторон было ему на руку. Как он заявил Чжоу Эньлаю на последней встрече, северные корейцы могут сражаться бесконечно, потому что им «нечего терять, кроме людей». В этих словах заключена вся сущность характера советского лидера.

Жертвуя северными корейцами, Сталин продолжал убивать и собственных подданных. 29 сентября в Офицерском клубе Ленинграда состоялся суд над Кузнецовым и Вознесенским. В зале присутствовали только офицеры МГБ. Еще перед началом процесса обвиняемым приказали ничего не говорить об Андрее Жданове. На следующий день Кузнецов и Воскресенский были приговорены к расстрелу. Политбюро это решение одобрило.