Александр. Божественное пламя - Мэри Рено

Наконец они достигли реки. Здесь, на прибрежной полосе, не осталось следов панического бегства или борьбы за жизнь. Мертвые лежали грудой, ощетинившись оружием во все стороны, за исключением той, где их спины защищала река. Филипп посмотрел на тесно сдвинутые щиты.

— Ты прошел здесь?

— Да. Между ними и ахейцами. Ахейцы хорошо сражались, но эти стояли насмерть.

— Павсаний, — позвал Филипп. — Сочти их.

— В этом нет необходимости, — запротестовал Александр.

Подсчет занял какое-то время. Многие воины были погребены под телами убитых ими македонцев, их пришлось извлекать из-под трупов. Убитых оказалось три сотни. Весь Отряд лежал здесь.

— Я крикнул им, чтобы они сдавались, — сказал Александр. — Они ответили, что не понимают языка варваров.

Филипп кивнул и снова погрузился в свои мысли. Один из телохранителей царя, который считал павших, человек, кичившийся своим остроумием, положил два мертвых тела одно на другое и отпустил мерзкую шутку.

— Не трогай их, — произнес Филипп громко. Неуверенные смешки стихли. — Да покарают боги того, кто скажет, что эти люди сделали или позволили сделать над собой что-либо непристойное.

Он круто повернул лошадь и отъехал, сопровождаемый Александром. Павсаний исподтишка пнул ближайшее к нему тело.

— Что же, — заключил царь, — на сегодня все. Думаю, мы заслужили немного вина.

Ночь была чудесной. Полог царского шатра был откинут; не поместившиеся внутри столы и скамьи вынесли наружу. Присутствовали все военачальники, старые друзья, племенные вожди и послы разнообразных союзных государств, следовавшие за армией.

Сначала вино разводили водой, потому что в горле у большинства гостей пересохло, потом, когда жажду утолили, оно пошло по кругу неразбавленным. Каждый, кто чувствовал себя счастливым или думал, что счастливый вид пойдет ему на пользу, начинал новую здравицу, прославляя царя.

Повинуясь ритму старых македонских застольных песен, гости начинали хлопать, шлепать себя по бедрам, стучать по столам. Их головы были покрыты венками из разоренных виноградников. Когда хор запел в третий раз, Филипп поднялся на ноги и возглавил комос.

Гости выстроились в цепочку все, кто мог раздобыть факелы, размахивали ими над головой. Захмелевшие держались за плечи тех, кто стоял рядом. Шатаясь и прихрамывая, Филипп шел впереди, рука об руку с Парменионом. Его красное лицо лоснилось в отблесках пламени, веко мертвого глаза провисло, он выкрикивал слова песни с рычанием, словно это были боевые приказы. Скрытая в вине истина дала ему ощутить все значение этой победы; давно лелеемые мечты сбылись, впереди — неограниченное могущество, упадок и смерть извечного врага. Тонкий слой южной благопристойности спал, как сковывавший движения плащ, Филипп остался один на один со своими горными предками, завоевателями-кочевниками, он был верховным владыкой Македонии, дающим своим соплеменникам пир после величайшего из всех набегов.

Ритм песни вдохновил его.

— Ш-ш-ш-ш! — рявкнул он. — Слушайте:

Демосфен пал!

Демосфен пал!

Демосфен из Пэании,

Сын Демосфена!

Эвоэ, Вакх!

Эвоэ, Вакх!

Демосфен пал!

Слова было легко заучить и еще легче пропеть. Песня промчалась по цепочке, как огонь по валежнику. С криками и топотом шатающийся комос, озаренный лунным светом, шел в ночи к прибрежным оливковым рощам. Здесь поставили загоны для пленных чуть ниже по течению, чтобы они не смогли осквернить воду. Пробужденные шумом от тревожного сна или одиноких раздумий, истощенные угрюмые греки поднимались и молча смотрели в темноту или друг на друга. Глаза победителей пылали в свете факелов, как угли.

Ближе к концу комоса, где танцевали юноши, Гефестион выскользнул из дружеских объятий соседей и направился под сень олив, поминутно медля и оглядываясь. Он держался рядом с комосом, пока не увидел, что Александр отделился от танцующих. Александр тоже озирался, зная, что Гефестион где-то рядом.

Они стояли под старым деревом с искривленным, покрытым наростами стволом толщиной в конское туловище. Гефестион дотронулся до коры.

— Кто-то сказал мне, что они живут тысячу лет.

— Этому, — ответил Александр, — будет что вспомнить. — Он провел рукой по лбу, сбросил свой венок на землю и придавил его ногой. Он был совершенно трезв. Гефестион опьянел в начале комоса, но его голова вскоре прояснилась.

Они двинулись дальше. От загона с пленными все еще доносился шум, мелькали огни. Александр упрямо шел вдоль реки, пробираясь между трупами лошадей и воинов, окруженных сломанными копьями, сарисами и дротиками. Наконец он остановился, именно там, где и ожидал Гефестион.

Мародеры еще не успели добраться до тел. Сияющие щиты, трофеи победителей, мягко блестели в лунном свете. Запах крови здесь был сильнее; эти израненные греки сражались упорнее всех. Река мирно журчала по камням.

Одно тело лежало отдельно, лицом вниз, ногами к реке: юноша с темными, красиво вьющимися волосами. Мертвая рука все еще сжимала шлем, перевернутый и наполненный водой. Шлем не опрокинулся, потому что фиванец пытался ползти, когда смерть настигла его. Кровавый след, по которому он возвращался, тянулся к груде мертвых тел. Александр осторожно, чтобы не расплескать воду, поднял шлем и подошел туда. Здесь в огромной луже крови лежал юноша, почти мальчик, с рассеченной артерией на бедре. Из открытого рта проглядывал сухой язык. Александр наклонился, дотронулся до тела и вылил уже бесполезную воду.

— Тот, другой, окоченел, но этот едва успел остыть. Он долго ждал.

— Он, наверное, знал, почему друг не приходит, — ответил Гефестион.

Невдалеке два тела лежали одно на другом, оба лицом в сторону врага. Старший — сурового вида, с густой подстриженной бородой — упал на младшего в предсмертной агонии. Обнаженная голова младшего была разрублена сабельным ударом, под плотью обнажилась кость. На неповрежденной части лица угасала редкая красота.

Александр опустился на колени и, как поправляют одежду, прилепил отрубленный кусок, вязкий от крови. Оглянувшись на Гефестиона, сказал:

— Я сделал это. Я помню. Он пытался ударить Букефала копьем в шею. Я убил его.

— Зря он потерял шлем. Ремешок, думаю, не выдержал.

— Я не помню второго.

Второй был пронзен копьем; в пылу боя копье выдернули, оставив огромную зияющую дыру. Лицо было искажено от боли; он умер в полном сознании.

— Зато я помню, — сказал Гефестион. — Он набросился на тебя, когда ты ударил первого. Ты не поспел. Тогда это сделал я.

Повисло молчание. Маленькие лягушки квакали в речных заводях. Торжествующе запела какая-то ночная птица. Сзади доносилось нестройное пение комоса.

— Это война, — сказал Гефестион. — Они наверняка сделали бы с нами то же самое.