Пламенная роза Тюдоров - Бренди Пурди

– П-п-правда, Пирто? – Я с надеждой посмотрела на нее.

– Именно так все и было, птичка моя! А теперь, – решительно молвила моя няня, – давай вытрем твои слезы и сделаем горячую припарку. Так гнойник скорее прорвется, и боль уйдет. Я сделаю все точно так, как в случае с тетушкой Сьюзан, – пойду в сад, выберу булыжник покрупнее, и мы нагреем его в камине. Потом возьмем его щипцами, обмотаем твою грудь полотном, и ты полежишь с этим камнем на груди какое-то время. Скоро все пройдет, милая, обещаю!

И она отправилась в сад.

Много дней подряд по совету Пирто я грела нарыв камнями, и хотя тепло и вправду облегчало боль, нам так и не удалось добиться эффекта, обещанного нянюшкой. Он так и не лопнул. Временами мне даже казалось, что стремление излечиться злит этот недуг и ему не нравится, что я пытаюсь помешать ему свести меня в могилу. Гнойник увеличился, превратился в ноющую багровую шишку, уродующую мою нежную грудь и отзывающуюся нестерпимой болью на каждое прикосновение. Боль постепенно охватывала всю мою левую руку, до самых кончиков пальцев. В один прекрасный день из моего соска начало течь зловонное подобие материнского молока, слегка окрашенное алой кровью. Вот тогда я впервые испугалась по-настоящему. Сердцем я чувствовала, что мне уже ничто не поможет, что я обречена. Это был не гнойник, а рак, и он непременно унесет мою жизнь, высосет ее из моего тела, раскроив его своими клешнями.

Эми Робсарт Дадли Поездка в Лондон: Маслодельня в Кью и Ричмондский дворец, сентябрь 1559 года

Пока я томилась в плену в Комптон-Верни, изнывая от невыносимой боли в груди, о чем никто, кроме верной Пирто, не знал, мои сводные сестры упорно слали мне письма, в которых журили за то, что я не исполняю свой супружеский долг. Я должна быть при дворе, заявляли они, улыбаться и «сиять подле своего супруга». Они сообщили мне о чудном домике в Кью, который Роберту подарила королева. Этот небольшой особняк все называли Маслодельней – когда-то именно оттуда в королевский дворец поставляли масло, сыр и сливки. Мои надоедливые сестрицы настаивали на том, что я должна наконец забыть о своих бесконечных капризах, что я больше не та маленькая девочка, которую холил и лелеял отец. По их мнению, я должна жить в великолепном лондонском особняке, как и положено жене лорда Роберта. «Будь я на твоем месте, вот как бы я поступила», – писала мне Френсис. «Я бы ни за что не позволила другой женщине занять почетное место супруги лорда Дадли, пускай эта разлучница и сама королева английская!» – вторила ей Анна. Они хором твердили, что я позорю род Робсартов, прячась в деревне, как будто меня стыдно представить ко двору, как будто я какая-нибудь заикающаяся дурында, горбатая карлица или безумица. «Это уму непостижимо!» – возмущалась Анна. «Попомни мои слова, – подхватывала Френсис, – нужно бороться за свое место под солнцем!» Должно быть, и до них дошли слухи из Лондона – они разлетелись по всей стране, словно чума, и наверняка последуют дальше, передаваемые из уст в уста путешественниками. «Если бы ты находилась рядом, была бы ему хорошей женой, этого бы не произошло», – уверяли сестры. Во всем случившемся была виновата только я, Анна и Френсис каждую нашу беседу завершали этой простой истиной. С тех пор как я вышла за Роберта, все наши разговоры или переписка изматывали меня так, что я буквально падала без сил. И если сразу после этого я смотрелась в зеркало, то все, что я видела, – это слово «НЕУДАЧА», написанное у меня на лице. Оно всякий раз выскакивало из ниоткуда, вышибая из меня дух.

Только мой свободный брат, Джон Эпплъярд, считал, что я – верная жена, покорная воле своего супруга. По его словам, я всегда знала свое место и не пыталась перечить мужу. Я была «образцом послушания, мне должны были подражать все остальные жены». Роберт всегда помогал ему деньгами, присылал роскошную мебель, знакомил его с влиятельными людьми при дворе и даже похлопотал, чтобы брата назначили шерифом графства Норфолк. Джон стал гордо именовать себя одним из последователей Роберта и тоже никогда ему не перечил. Возможно, я выражусь грубо и даже вульгарно, но, как говорят простые люди, Джону казалось, что у Роберта даже дерьмо не воняет. Так и было… Роберт мог отходить меня хлыстом по спине, мог пустить меня, словно Гризельду, по пыльной дороге в одной рубахе и босую – Джон и слова поперек не сказал бы, лишь кивал бы и соглашался, что это – наиболее подходящее для меня наказание. Роберт знал, чем купить его верность, да и не только его: когда моего мужа подводило природное обаяние, в ход шли подарки, деньги, земли и титулы. Душу Джона он и вовсе мог бы выменять на свой старый розовый парчовый камзол, так сильно брату хотелось втереться в доверие к нужным людям.

От наставлений и упреков Анны и Френсис у меня кошки скребли на душе. И я закипала от негодования, еще больше зля рак, растущий в моей груди и не дающий мне покоя. И в конце концов долгие бессонные ночи и мучительные, гнетущие дни привели к тому, что моему терпению пришел конец. Я набралась смелости и велела Пирто сложить мои вещи и нанять карету. «Я отправляюсь в Лондон!» – объявила я. Когда же она попыталась меня отговорить, я топнула ногой и воскликнула: «К черту дороги, к черту погоду, к черту опасности и этот треклятый рак! Я еду в Лондон, чтобы увидеться с мужем, и никакие преграды меня не остановят!» Хоть меня и терзали смутные подозрения относительно Ричарда Верни, я не стала озвучивать их, а просто подгадала время своего отъезда так, чтобы его в тот момент не было дома. Я так и не смогла понять, какие именно поручения Роберта выполняет этот человек, но хотела, чтобы муж отказался от услуг сэра Верни, потому что в моих ночных кошмарах его темная зловещая фигура уже давно занимала главное место. Меня так пугали его руки, что я старалась не смотреть на них, так как мне сразу представлялось, что он вот-вот сомкнет их на моей шее. Воображение услужливо подсовывало мне жуткие картинки: вот я лежу на полу, он наступает ногой на ворох моих пышных юбок, и я оглашаю криками это страшное место.

Однажды ночью я проснулась в холодном поту, вскочила с постели и инстинктивно выбежала в галерею, тут же налетев в темноте на рыцарские доспехи. Это железное существо заключило меня в свои объятия и стало наваливаться на меня всем своим весом, придавливая мое хрупкое тело своей холодной твердой грудью, и так мы рухнули на пол с неописуемым грохотом, перебудив весь дом. Я вопила, колотила кулачками по холодному металлу, пытаясь сокрушить воображаемого своего противника и палача. Так сэр Ричард Верни вместе со своими слугами и нашел меня – в объятиях стального рыцаря, в одной лишь белой ночной рубашке. Мои золотые кудри растрепались, я была вся в крови, потому как ободрала руки при падении. Кроме того, я раскроила себе висок об острый край доспехов, и кровь заливала мне глаза. Я всхлипывала от боли, ужаса и стыда – с перепугу я не совладала с мочевым пузырем, и мои ноги теперь мерзли в мутной луже, оставшейся на холодном каменном полу.

Не произнеся ни единого слова, сэр Ричард наклонился и резко поднял меня на ноги. Пошатнувшись, я наступила на подол своей ночной рубашки и порвала ее. Я вновь закричала от страха, так как мой затуманенный разум решил, что мой спаситель – на самом деле ловкий убийца, скрывавшийся доселе в тени, и я отчаянно набросилась на него с кулаками. Сэр Ричард Верни вдруг коротко замахнулся и ударил меня по лицу. Затем одна из служанок вылила на меня целое ведро ледяной воды, чтобы я пришла в чувство. Вскоре хозяин и его челядь отправились по своим комнатам, оставив меня в галерее совсем одну. Я судорожно всхлипывала и дрожала, от холода у меня даже начали стучать зубы. Моя разорванная рубашка прилипла к телу, бесстыдно демонстрируя все женственные изгибы моего тела. Пирто помогла мне вернуться в мои покои, умыться и высушить волосы, после чего смазала особым снадобьем и перевязала мои раны. Затем я переоделась в чистое белье и легла в постель.