Пламенная роза Тюдоров - Бренди Пурди

Я ворвалась в комнату, как ураган, сорвала с потолка все украшения и синие «сети» со стен, сбросила на пол подносы со сладкими ракушками и летучими рыбками, сдернула с кровати новый чудесный балдахин, разодрав дорогущую ткань так, что великолепный жемчуг, украшавший ее, покатился по полу в разные стороны. Затем я велела слепому арфисту убираться вон и лишь после того, как за ним закрылась дверь, позволила себе рухнуть на кровать и выплакать целый океан слез. Не знаю, что было хуже – мое очередное поражение или толпа восторженных зрителей, видевших, как низко я готова пасть, только бы вернуть себе любовь своего законного мужа. Моему самолюбию был нанесен сокрушительный удар – я сильно сомневалась, что смогу когда-нибудь сойти вниз и показаться на глаза даже кому-либо из слуг, зная, что они все видели (тем, кто не стал свидетелем этой неприглядной сцены, очень скоро о ней взахлеб расскажут очевидцы). Видели, как я разрисовала себе лицо, словно шлюха из подворотни, и, чтобы впечатлить лорда Роберта, обнажила грудь, прикрыв ее лишь россыпью мелких прозрачных бусин. Очень скоро надо мной будут смеяться в каждой таверне в округе, вполне возможно, меня даже наградят каким-нибудь насмешливым прозвищем. Не совладав со своим гневом, я стала собственным злейшим врагом, выставив на всеобщее обозрение свои постыдные семейные неурядицы. Смогу ли я теперь посмотреть кому-либо из них в глаза? Смогу ли без отвращения взглянуть на собственное отражение в зеркале?

Беспрерывно всхлипывая, я попыталась уснуть, но не смогла забыться даже в беспокойной дреме. Я все время видела один и тот же сон: я плавала в ледяном голубом озере и мое русалочье платье и украшенные жемчугами волосы тянули меня на дно. Я погружалась все глубже и глубже, отчаянно пытаясь всплыть на поверхность и глотнуть спасительного воздуха, но мои руки и ноги безнадежно запутались в ворохе бесчисленных юбок. И тогда я, собрав остаток сил, потянулась руками к поверхности, но они коснулись… холодного льда! Твердого, крепкого льда! Все озеро покрылось льдом! И сквозь него, словно сквозь покрытое морозными узорами стекло, я видела, как по зеркальной глади скользят угрюмые жрецы, торжественно певшие что-то на латыни. Я не понимала ни слова, но каким-то невообразимым образом точно знала, что они читают заклятия, пытаясь заточить мою бессмертную душу в плен этих ледяных вод на целую вечность. Я закричала, хоть и была под водой, – во сне может случиться любая странность! – но никто меня не услышал. Я окончательно запуталась в юбках, они облепили мои ноги и стали душить меня вместе с нитями блестящего жемчуга и кристаллов, удавкой стягивавшихся на моей шее. Мне было нечем дышать. Как бы сильно я ни стучала по льду, он никак не хотел разбиваться, и никто не слышал моих криков. Я знала, что заперта в этой ловушке навеки!

С душераздирающим криком, напугав саму себя, я вскочила с кровати. Я боялась, что в мои покои сбежится половина обитателей особняка, которые, услышав мой леденящий душу вопль, наверняка решили, что меня убивают. Выходит, я вновь опозорилась, в очередной раз привлекши внимание к своей персоне.

Первым на моем пороге появился сам сэр Ричард Верни в черном бархатном халате и домашних туфлях. Держа в руках изящный канделябр, он ворвался в мои покои без стука, поправляя на ходу слегка растрепавшиеся после сна волосы, вороновым крылом упавшие ему на лоб. Он остановился у изножья моей кровати и снисходительно взглянул на мое измятое платье, кристаллы на котором ярко сияли в свете свечей. Мое опухшее от слез лицо превратилось в красную маску, покрытую разводами синей, зеленой, розовой и черной краски. Он пристально смотрел на меня своими холодными, как у ядовитой змеи, глазами, пока не заметил столпившихся за его спиной заспанных слуг, которые с любопытством заглядывали в мои покои. Он велел им возвращаться в свои постели, объяснив этот полуночный крик тем, что «леди Дадли приснился кошмар». «Снова», – многозначительно добавил он, потому как я и впрямь не в первый раз среди ночи будила весь дом своими воплями.

Роберт уже давно уехал. Он умчался в Лондон сразу после того, как вышел из моих покоев. Ускакал к своей ненаглядной Елизавете, к этой холодной, элегантной и самоуверенной королеве, не думая о своей бедной чувствительной деревенской девочке, увешавшейся бусами и разрисовавшейся яркими красками, чтобы притвориться той, кем она не является. Я ведь только хотела доказать ему – и ей тоже! – что, как и она, могу красоваться на придворных празднествах и танцевать на маскарадах. Но и в этом я не преуспела, оплошала в очередной раз. Когда сквозь узкие стрельчатые окна особняка проникли первые лучи солнца, Пирто молча приготовила для меня ванну и помогла мне снять русалочье платье.

– Тебе станет намного легче, милая, – с улыбкой сказала она, кивком указывая на парующую ванну, наполненную горячей водой с розовыми лепестками, лавандой и ромашкой.

Когда нянюшка помогла мне избавиться от тугого корсета, я заметила, что ямка на моей левой груди выглядит теперь иначе. Это была не вмятина, а небольшая припухлость – размером с кончик моего пальца. Крошечная ложбинка почему-то решила стать опухолью! Смирившись с неизбежностью изменений в моем теле, я быстро погрузилась в обжигающую воду, мечтая поскорее забыть об этом тревожащем меня изъяне, как о страшном сне.

А что, если эта припухлость – мое наказание? С тех пор мне частенько приходило в голову, что, обнажив свои груди – их ведь прикрывала лишь прозрачная ткань, усеянная хрустальными бусинками, – при посторонних, я обрекла себя на кару небесную. И пускай я делала все это, отчаянно пытаясь вернуть любовь собственного мужа, может статься, я и вправду это заслужила? Мне довелось потерпеть столько неудач, и даже этот рыбий хвост не смог положить им конец…

Я пыталась убедить себя, что ничего страшного не происходит, что припухлость – это всего лишь незначительный изъян, который исчезнет со временем, и все же стала смазывать ее всеми мазями, которые нашлись в доме Верни, надеясь ускорить сей естественный процесс. Всякий раз, осматривая припухлость, я надеялась увидеть хоть какие-то изменения, и иногда мне даже казалось, что она и вправду чуточку уменьшилась, но я лишь обманывала себя, потому как на самом деле ничего хорошего не происходило. Опухоль росла.

Она росла с каждым днем, и чем реже я старалась смотреть на нее, тем заметнее она увеличивалась. Но я отказывалась это признавать, боялась показывать кому-то этот изъян и даже рассказывать о нем. Переодеваясь, я каждый раз стыдливо смотрела в сторону и спешила влезть в чистое исподнее, а когда мне приходилось купаться, я погружалась в воду по самые плечи и прижимала к груди руку, невзирая на боль.

В конце концов благоразумие взяло верх над страхом, и, когда Пирто в очередной раз увидела меня рыдающей в своей опочивальне, я рассказала ей о своей беде.

Своими ловкими пальцами женщина, которая сначала была моей нянюшкой, а затем стала дуэньей, ощупала и внимательно осмотрела мою грудь.

– Ах, милая, это всего лишь нарыв, вот и все! Ты из-за этого так распереживалась? – Она обняла меня, прижала к груди, поцеловала в щеку и погладила по голове, потому что я все еще сотрясалась от рыданий. – У моей тетушки был такой, так вот у нее чертовски болела грудь, ты уж прости за такое выражение, но именно так она об этом гнойнике и рассказывала. Потом этот гнойник лопнул и все зажило, как на собаке, а она дожила до глубокой старости и отправилась на тот свет, лишь когда ей стукнуло семьдесят девять.