Одна среди туманов - Карен Уайт

В конце концов я сообразила вцепиться в приборную доску, и швырять стало меньше, но тут Джон в очередной раз повернул направо, и я увидела перед собой длинную и совершенно прямую дорогу, конец которой скрывался среди кустов и деревьев. Минуты через две он начал притормаживать, а потом и вовсе остановил машину, и я почувствовала, как мое веселое возбуждение разом улеглось. Я узнала место – мы снова оказались на подъездной дорожке перед заброшенной плантацией Эллиса.

– Зачем мы сюда приехали, Джон?

– Чтобы искупаться. Нам обоим это не помешает.

– Но у меня с собой нет купального костюма!

– Ничего, я отвернусь. – Он улыбнулся, и в его глазах зажглись веселые огоньки. – Обещаю, что не буду подглядывать!

Я несильно шлепнула его по руке, но мое веселье окончательно испарилось.

– Мне здесь не нравится, – сказала я и с беспокойством оглянулась. – К тому же те люди, которых мы видели в прошлый раз… Они же могут быть где-то неподалеку!

– Не могут, – уверенно отозвался Джон. – Им пришлось уехать… на время. Я точно знаю, потому что я им помогал. К тому же они совсем не плохие люди, Аделаида. Они – родственники Матильды со стороны отца. Ты не знала?

Я удивленно посмотрела на него и покачала головой.

– Но эта женщина, Вельма… Она же белая!

Джон слегка приподнял брови.

– Да, белая, ну и что? Это не мешает ей быть теткой Матильды. А Леон – гражданский муж Вельмы. Они не могут пожениться официально только потому, что это противозаконно.

Я некоторое время обдумывала услышанное. Мне приходилось слышать выражения «белая шваль» и «полукровка», которые люди обычно произносили шепотом, когда думали, что меня нет поблизости, и я знала, что черные и белые расы иногда смешиваются, однако дядя и тетя столь старательно оберегали меня от всех неприглядных явлений повседневной жизни, что я еще никогда не видела живого мулата. Во всяком случае – такого, про которого я могла бы сразу сказать, что это именно мулат, поскольку их было не всегда легко отличить от некоторых чистокровных негров, чья кожа от рождения бывала достаточно светлой: желтой или цвета кофе с молоком.

– Нет, я этого не знала, – проговорила я наконец. – Мне никто не говорил.

– В этом не было необходимости. Но раз ты знаешь Матильду и Берту, я подумал, что тебе не помешает знать и их родственников.

– Спасибо, – сказала я как можно более едким тоном. Джон наклонился ко мне, чтобы поцеловать, но я его отпихнула. Не могла же я признаться, что с некоторых пор старая плантация Эллиса не нравится мне потому, что именно здесь у меня произошел разговор с мистером Берлини – разговор не то чтобы неприятный, но непонятный и оттого тревожный. Джону я сказала, что столкнулась с Анджело в городе, когда ходила по магазинам вместе с Сарой Бет. Услышав это, он нахмурился, когда же я добавила, что мистер Берлини был, по-видимому, весьма огорчен тем, что Джон намерен прекратить их деловое партнерство, разозлился не на шутку. Честно говоря, я еще никогда не видела его в таком гневе, поэтому у меня язык не повернулся сказать, что на самом деле мы с Анджело ездили на плантацию Эллиса вдвоем в его «Кадиллаке», что он погладил меня по щеке и что мне стало его очень жалко, когда он рассказал о своей матери и сестре. Вообще-то, рассказ итальянца настолько меня смутил, что я почти перестала понимать, что́ в этой жизни хорошо и что плохо. С тех пор я не переставая думала об услышанной от него грустной истории, но ни сказать Джону правду, ни задать ему вопросы, которые меня тревожили, я не решалась. Иногда мне казалось, что мне вообще не следует ему ничего говорить, но, с другой стороны, я твердо знала: чтобы наш брак был прочным и счастливым, мы не должны ничего друг от друга скрывать.

– Что-нибудь не так? – спросил Джон, заглядывая мне в глаза.

– Я… я просто подумала о мистере Берлини, – ответила я. – О том, что́ он сказал… ну, насчет того, как было бы хорошо, если бы ты передумал и остался в бизнесе. – Я опустила взгляд, стараясь скрыть смущение. – А ведь я даже не знаю, что у вас за бизнес! Нет, я знаю, что родные стремятся меня оберегать от всего, что не должна знать хорошо воспитанная девушка, но я все равно узнала от Сары Бет много такого, что тетя Луиза и дядя Джо точно бы не одобрили!

Я подняла голову, чтобы посмотреть ему в лицо, и почувствовала, что больше не могу закрывать глаза на правду. В мае мне исполнилось семнадцать, и я решила, что мне пора становиться взрослой.

– Ты бутлегер, Джон?

Целая гамма чувств отразилась на его лице, так что в первый момент я даже не поняла, сердится он или готов рассмеяться. Тем не менее я сразу заметила, что Джон не торопится с ответом, словно никак не может решить, как много он может мне рассказать, и непроизвольно я прикоснулась к часам, которые когда-то принадлежали моей матери. Моя любовь к Джону помогла мне лучше понять ее и ее поступок, словно годы, прошедшие со дня маминой гибели, сложились в подобие башни, с которой я могла яснее разглядеть свою прошлую жизнь. Казалось, что чем больше становилась дистанция, отделявшая меня от того или иного события, тем больше подробностей я различала.

А Джон все молчал, и я, набравшись храбрости, сказала:

– Знаешь, моя мать была для отца чужой. Нет, он любил ее, но совсем не знал и почти не понимал. Теперь, когда я с тобой, я вижу это совершенно отчетливо и не хочу, чтобы наша совместная жизнь была такой же. Отец оберегал мать от всего, что могло ее огорчить или доставить ей неприятности… Он держал ее, словно птицу в клетке, и в конце концов она сама поверила, что ей нет необходимости знать, что же происходит в реальном мире – в его мире и в мире других людей. Когда отец умер, жизнь матери превратилась… как бы в зыбучий песок, готовый ее поглотить. В итоге так и произошло… – Я покачала головой. – Я этого не хочу, не хочу, чтобы наш брак был таким! Вот почему я задаю тебе все эти вопросы.

Джон взял меня за руки и глубоко вдохнул воздух.

– Я думаю, Аделаида, меня можно назвать бутлегером… в каком-то смысле. Сначала я был просто курьером – доставлял спиртное в «поилку для свиней», которую мистер Пикок открыл на задворках аптеки мистера Причарда. Потом мне доверили договариваться с контрабандистами и обсуждать цены. Здесь я быстро добился успехов, поскольку никогда не обманывал продавцов, а они, в свою очередь, знали, что я даю за товар справедливую цену. За эту работу мистер Пикок платил мне определенный процент с прибыли, и все были довольны. Так и шло, пока не появился Анджело Берлини. У него были влиятельные друзья: поговаривали даже, будто этого парня знают аж в самом Чикаго. Анджело с ходу заявил нам, что он и его деловые партнеры намерены взять всю торговлю спиртным в Дельте на себя. Нам предлагалось либо делиться, либо вовсе прекратить операции.

По лицу Джона побежали крупные капли пота, и я, подняв руку, сняла с него канотье и слегка пригладила влажные волосы.

– Но ты зарабатывал уже слишком много, чтобы бросить, так? – предположила я.