Король воронов - Мэгги Стивотер

Вернувшись в Амбары, Ронан подумал про всё, что ему нравилось и не нравилось в Кабесуотере. Про то, что он сделал бы иначе, если бы решил создать его теперь. Что защитило бы Кабесуотер от угроз в будущем, что дало бы ему возможность связаться с другими такими же местами, расположенными на силовой линии. Что превратило бы его в более полное отражение самого Ронана.

Держа всё это в голове, он взобрался на крышу и посмотрел в небо.

А затем закрыл глаза и начал грезить.

Были определенные правила. Одни гости могли ее видеть, если Ронан говорил, что это можно, другие не могли, если Ронан велел ей убраться с глаз долой, а ее копыта не позволялось видеть никому.

Опал не разрешалось есть то, что находилось в доме, если только она не получала внятного позволения, даже если это было нечто очень приятное на вкус, например, картонные коробки или пластмассовая одноразовая посуда; особенно ей запрещалось есть любые вещи из комнаты Адама или Авроры, а если она это делала, ее наказывали. Ей не разрешалось называть Ронана «Керау», потому что у него было имя, а она прекрасно умела произносить любые слова, в отличие от Бензопилы, которой мешал клюв. Ей разрешалось залезать почти куда угодно, кроме машин, потому что копыта могли поцарапать металл, и к тому же руки у Опал всегда были очень грязные. Она не обязана была принимать ванну или мыться иным способом, если только не желала зайти в дом; и она не имела права врать, что вымылась, если хотела, чтобы ей позволили полежать на кушетке, потому что «от твоих ног воняет мокрой псиной». Опал не разрешалось красть. Прятать чужие вещи считалось кражей, но если эти вещи ей подарили, их можно было прятать, а потом смеяться. Мертвых животных не разрешалось есть на крыльце, и Опал считала это правило весьма суровым, потому что живых тоже нельзя было есть на крыльце. Ей не разрешалось выбегать на дорогу или возвращаться на силовую линию без сопровождения, и это было глупое правило, потому что силовая линия казалась сном, и ни при каких обстоятельствах она бы добровольно туда не вернулась. Она должна была говорить только правду, потому что Ронан всего говорил правду, но Опал считала, что это самое несправедливое правило, ведь Ронан мог приснить себе новую правду, если ему хотелось, а ей приходилось придерживаться той, которой она располагала в данный момент.

Опал следовало помнить, что она секрет.

В основном, впрочем, всё это было терпимо, и Опал могла делать в Амбарах что хотела. За последнее время ее наказали лишь один раз, из-за электрика. Ей разрешили выбежать и поздороваться с ним – главное, чтобы она не забывала притворяться «моей маленькой кузиной из Сиракуз», а еще не снимала неуклюжие, высокие ботинки, которые сделал для нее Ронан. У электрика были блестящие зубы, а волосы росли прямо на лице, почти закрывая рот – они были длиннее, чем на голове у Ронана, и почти такие же длинные, как на ногах у Опал. Она спросила, как можно отрастить у себя на лице такие волосы, и он ответил: «Главное – не падать духом», и этот совет она сочла очень любезным и воодушевляющим. Электрик по-прежнему очень нравился ей, но Опал больше не позволяли с ним здороваться, потому что она залезла в кабину его фургончика и стащила коробку собачьего печенья, лежавшую под пассажирским сиденьем, и фотографию жены, приклеенную к коробке скоростей. Первое она съела, а у второй выгрызла глаза.

– Блин, ну надо же, – сказал Ронан, обнаружив фотографию после отъезда электрика. – Теперь мы вряд ли сможем ее отдать. Девчонка совсем одичала.

– Она никогда и не была ручной, – заметил Адам. – Просто боялась.

Адам, к великому разочарованию Опал, не жил в Амбарах. Он был всегда добр с ней и иногда показывал, как работают разные вещи. А еще Опал нравилось сидеть в темной комнате и наблюдать, как он спит.

Но вместо этого он приезжал и уезжал по расписанию, которое она могла вычислить. Засыпал в Амбарах он чаще всего днем, когда Опал точно застукали бы за слежкой. Приходилось довольствоваться случайными взглядами сквозь приоткрытую дверь, узенькими полосками вида на одеяла и подушки, громоздившиеся как тучи – Адам и иногда Ронан горой наваливали их вокруг себя.

С тех пор как потеплело, машина Адама стояла на подъездной дорожке. В отличие от машины Ронана, она стояла не на колесах, а на кирпичах, и он проводил кучу времени под ней или нагнувшись над капотом. Опал поняла, что машина Адама по сути походила на машину Ронана, но с ней что-то было не так, и эта проблема называлась «ведро с гайками». Ронан упорно предлагал приснить какое-нибудь средство от ведра с гайками, а Адам настаивал, что всё починит «как положено». Процесс, очевидно, был долгий, поэтому машина Ронана часто исчезала – Адам пользовался ею для своих загадочных отъездов и приездов. Иногда Ронан уезжал вместе с Адамом, и они не говорили Опал, когда вернутся, потому что сами не знали – «когда вернемся, тогда вернемся, мы просто едем покататься, ничего не трогай в длинном сарае и, ради бога, постарайся больше не выкапывать ям во дворе».

Этот сарай был не самым большим из всех, что стояли в потайных полях, тянувшихся вокруг старой фермы, но по сравнению с собственной шириной он действительно был самым длинным. Его окружала низкорослая трава, жесткая, как волосы на ногах у Опал, а еще коровы, которые вечно лежали, хотя они не умерли, а спали. (Иногда Опал забиралась на их широкие теплые спины и притворялась, будто едет в бой, но играть с коровами было не веселее, чем с камнями, которые валялись на полях, ближе к лесу.) В длинном сарае Ронан держал «текущую работу» – так он называл сны. Никому не позволялось подходить близко. Ронан всегда приказывал Опал не трогать содержимое длинного сарая, но не стоило опасаться, что она ослушается. Она слышала, что длинный сарай был полон вещей из грез, и боялась их.

Эти вещи всегда звучали, как сны, которые, в свою очередь, звучали как силовая линия, которая, в свою очередь, слегка напоминала бормотание, которое слышно под крупными линиями электропередачи. Примерно так бывает, когда входишь в комнату, где работает телевизор с выключенным звуком. Еще это немного напоминало гудение у Опал внутри, которое она то ли слышала, то ли чувствовала, когда тихонько лежала в траве и не спала. Вещи из снов могли быть предметами вроде тех, что остались в разных сараях после Ниалла Линча, но могли быть и живыми существами, как олень, которого приснил Ронан, как сама Опал.

Ронан тоже напоминал нечто принесенное из снов, но не на все сто. В нем ощущалось нечто животное, как в Адаме, и электрике, и тех женщинах, которые приезжали, и ели хлеб в столовой, и раскладывали по кругу карты Таро, и как в том человеке, который однажды проехал до половины подъездной дорожки, когда Адама и Ронана не было дома, а потом задом выкатил обратно и уехал. Ронан был единственным из тех, кого знала Опал, кто одновременно обладал животностью и издавал невнятное гудение, как существо из снов. Поначалу Опал думала, что просто видела мало людей, но впоследствии поняла, что отчасти в этом заключалась причина, почему Ронан тоже до некоторой степени был секретом. Опал думала, что сонное гудение предупреждает людей, но, казалось, его не слышал никто, кроме Опал и Адама. Адам обладал только животностью, ничем сонным, но тем не менее, очевидно, был настроен на нужную волну.