Ловец Чудес - Рита Хоффман

– Но зачем тебе инструмент?

– Хочу убить двух зайцев.

– Алая будет против, – хмыкнул Теодор.

Я улыбнулся, оценив шутку, и принялся толкать фортепиано к выходу.

На самом деле мой план был прост: я хотел сделать так, чтобы два близких мне существа нашли общий язык. И если этим языком станет музыка, я буду счастлив.

Уже три ночи я наблюдал за забавной игрой. Приходилось делать вид, что я читаю, но на самом деле подглядывал за Эхо.

Она превратилась в любопытную кошку. Ее движения были нарочито порывисты и стремительны, будто любой громкий звук мог ее спугнуть. Прежде я никогда не видел ее в таком напряжении.

Едва садилось солнце, мы с Теодором покидали спальню и спускались в комнату, которая, должно быть, когда-то была залом для отдыха. Я устраивался в кресле и открывал многострадальный роман Шелли, а Теодор склонялся над внутренностями фортепиано и занимался настоящей магией. Примерно через полчаса приходила Эхо: бесшумно открывала дверь и проскальзывала в комнату, держась у самой стены, в тени. Ее глаза блестели, отражая свет моей газовой лампы. Она наблюдала за Теодором, но, стоило ему поднять голову, – отворачивалась, делая вид, что не замечает его. Сначала он хмурился, а потом понял правила игры и стал отвечать ей тем же.

Каждый день она подходила ближе. Я видел, как она нервно сжимает и разжимает пальцы, как топчется на одном месте, прежде чем сделать еще шаг. Инструмент покорил ее, полностью завладел вниманием. Чиэса сказала мне, что днем, когда в комнате никого нет, Эхо сидит перед фортепиано и любовно гладит крышку, не решаясь поднять ее.

Сегодня она подошла совсем близко. Теодор все еще делал вид, что не замечает ее, но я чувствовал: она готова.

Она сделала еще шаг и оказалась в круге света, отбрасываемом лампой Теодора. Он поднял голову и посмотрел прямо на нее.

– Хочешь заглянуть? – спросил он.

Я едва заметно хмыкнул. Его голос – молоко и мед, такой кого угодно приманит. И Эхо сдалась, не в силах противостоять манящему зову инструмента. Она оперлась на него, поднялась на носочки и заглянула в темную утробу.

– Ля первой октавы, – мягко пояснил Теодор. – Она искажается меньше всех.

– Угу, – серьезно кивнула Эхо.

– Сейчас я закреплю другие струны этого хора и, – Теодор взял в руки какую-то ленту, – настрою ее с помощью камертона.

Они продолжали возиться с фортепиано, я же подглядывал за ними из-за раскрытой книги. Эхо серьезно слушала все, что говорит Теодор, и наблюдала за его действиями. Кажется, я изобрел ловушку для сирен.

Луна поднялась достаточно высоко, ее свет проник в комнату через большое окно, выходящее в сад. Я закрыл книгу и перестал делать вид, что читаю. Теодор отложил инструменты и посмотрел на Эхо. Она, щурясь, вглядывалась в его лицо. Интересно, что она в нем видела? Нравился ли ей его запах так же, как мой?

– Все готово, – сообщил Теодор.

Эхо молчала, но весь ее облик кричал что-то вроде «Садись и играй!». Теодор посмотрел на меня, а я лишь пожал плечами.

– Я почти ничего не помню, – извиняющимся тоном сказал он, – если бы мы смогли достать ноты, я бы…

Эхо похлопала ладонью по банкетке. Он вздохнул и сел. Его спина вновь стала идеально ровной, а руки элегантно выгнулись над клавишами.

– Пусть будет «Лунная соната», – решил Теодор.

Я узнал мелодию с первых нот. В иных обстоятельствах я бы попросил сыграть что-то повеселее, но сейчас не было ничего лучше этой тягучей, тоскливой мелодии, потому что она объединила тех, кто дорог моему сердцу. Эхо села на пол. Я подошел и сел рядом. Она положила голову на мое плечо и зачарованно смотрела на сосредоточенный профиль Теодора. Я заметил, что она приоткрыла от изумления рот, и усмехнулся про себя, в очередной раз убедившись, что тащить через топи этот инструмент было отнюдь не самой плохой идеей.

Тихо скрипнула дверь. Я обернулся и увидел заспанных эллиллонов. Сонными котятами они расположились вокруг нас, свернувшись в уютные клубочки. Я приобнял Лиама одной рукой, и он засопел, уткнувшись лбом в мой живот.

Следом пришли Эрис и Чиэса, одетые в одинаковые ночные сорочки, что показалось мне непозволительно милым. Я указал на кресло, и они бесшумно переместились к нему. Чиэса уселась на подлокотник, Эрис устроилась рядом.

На звуки музыки явился даже Хелай. Со дня моего возвращения мы обменялись лишь парой злых фраз, вот и теперь он окинул меня ледяным взглядом, но не ушел, остался стоять в тени, сложив руки на груди. Вскоре к нему присоединились Капитан, Алая, Нобу и Сора, четыре гнома и даже два гоблина. Кто-то сел на пол, кто-то прислонился к стене, но все хранили молчание и, казалось, даже затаили дыхание.

Теодор играл медленно, обдумывая каждое следующее действие, будто ужасно боясь ошибиться. Он смотрел только на клавиши, будто в мире не осталось ничего, кроме него и инструмента. Я наслаждался и его игрой, и тем, как он выглядит. Весь его облик вдруг стал завораживающим, будто он – небожитель, спустившийся в бренный мир, чтобы поделиться своей грустной историей. Здесь и сейчас, сидя на банкетке перед старым инструментом, он выглядит как само совершенство.

Мелодия начала затихать. Теодор еще несколько раз мягко нажал на клавиши и опустил голову. Отзвук последней ноты эхом отдавался от стен полупустой комнаты. Аплодировать, конечно же, никто не стал. Капитан подошел к Теодору и похлопал его по плечу. Тот, словно очнувшись, вскинулся и смущенно улыбнулся.

– Ого, сколько вас… – удивленно пробормотал он. – Извините, я всех разбудил.

– Мы найдем ноты, – вдруг сказала Эхо и посмотрела на меня с молчаливым требованием подтвердить ее слова.

– Обязательно, – согласился я. – Такому таланту нельзя пропадать.

– Прекрати, – пробормотал Теодор.

– Давайте отнесем эллиллонов в Гнездо, – предложила Алая.

Я аккуратно подхватил Лиама и поднялся. Эхо взяла пухлую девчушку, которую, должно быть, мы спасли во время последней вылазки. Я смахнул светлую челку с ее лба и усмехнулся. Какие же они крошечные.

После того как мы уложили эллиллонов в их гамаки, Эхо повела меня наверх. Я хотел было напомнить ей, что живу в комнате не один, но у нее и в мыслях не было ничего предосудительного. Она остановилась у двери и сказала:

– Он не так уж и плох.

– Рад слышать, – с облегчением улыбнулся я.

– Спасибо. – Она обняла меня, прижавшись щекой к груди.

– За что? – Я тихо рассмеялся. – Нужно было раньше рассказать тебе обо всем, что он умеет.

– Я про инструмент. Разве ты не для меня притащил его?

Мне везет на умных женщин.

– Для тебя, – признался я. – Но от него не было бы толку, не будь у нас Теодора.

– Тогда пусть он будет, – великодушно согласилась Эхо. – Можно мне остаться?

Я удивленно посмотрел на нее, она ответила мне невозмутимым взглядом темно-синих глаз. Заинтригованный, я открыл дверь, и мы вместе вошли в спальню. Теодор сидел на постели и, когда мы вошли, едва не подскочил на месте.

– Мне уйти? – прямо спросил он.

– Останься, – мягко сказал я.

Эхо вдруг отпустила мою руку и подошла к нему.

– Я не позволю забрать его отсюда, – ее голос звучал непреклонно.

– Я и не собираюсь, – опешив, пробормотал Теодор.

– Клянешься?

Со всей серьезностью он ответил:

– Клянусь.

Теодор забрался в постель, мы с Эхо уютно устроились в ворохе одеял на полу. Занимался рассвет.

Глава 31

В наше убежище стали заглядывать Охотники. Сперва заявились Филипп и Фредерик – Капитан предложил им присоединиться к Чудесам, чтобы мы с Теодором могли делиться с Охотником кровью. Им выделили комнату неподалеку от моей, и я было обрадовался тому, что покидать Караван мне не придется, но оказалось, что к Фредерику прилагались и его друзья.

В одну из ночей в дверь постучали, и мне пришлось покинуть Теодора и Эхо, играющих на фортепиано, чтобы узнать, кого могло принести в столь поздний час. Я был собран и осторожен – Чудеса в дверь не стучали, это их дом, а значит, на пороге стояли чужаки.

Став туманом, я проскользнул под дверь, окутал ноги людей, проплыл мимо и материализовался за их спинами.

– Герр Кох? – позвал я.

Охотник обернулся. Наши взгляды встретились, и на миг я снова почувствовал себя жалким юнцом, ворвавшимся в дом Коха, но взял себя в руки и расправил плечи. То время минуло. Теперь я не просто вор, за моей спиной стоят Чудеса, нуждающиеся в защите, и я не позволю никому причинить им вред.

– Так Филипп не соврал. – Кох