Я живу в этом теле - Юрий Никитин

В некоторых местах океана вода бурлила, как в котле. Рыбаплавала кверху брюхом уже на мили вокруг. Облака пара ветром сдвигало, и тогдабыло видно сквозь толщу воды красное пятно близкого к поверхности жерла свыплывающей лавой. Один вулкан и вовсе оказался на поверхности: в том месте днодва века назад поднялось настолько, что там образовались острова, течениенанесло кокосовых орехов, проросли, туда переселились перелетные птицы, а на грязныхлапах занесли семена всяких растений, икру лягушек. Словом, к наплыву первыхтуристов острова уже назывались Черепаховыми за обилие этих животных, тамподнялись отели, в бассейнах начали плескаться перед телекамерами экзотическиекрасотки…

…и все это сейчас оказалось сперва погребенным под толстымслоем кипящей лавы, а после второго толчка погрузилось почти на десяток метровниже уровня океана.

Я вздрогнул, только сейчас дошло, что так вскользь, как онезначительной мелочи, говорят именно о тех самых островах!

– Только бы уехала, – прошептали мои губы. –Только бы… Наверное, там все спаслись! Иначе так спокойно бы не стали…

Все сроки прошли, но Лена не звонила. Самолет за это времяуже трижды бы облетел вокруг этой планеты. Я даже пытался сказать себе, что мнена самом деле до этих двух существ, ведь с одной я всего лишь однаждыгнездовался, а второе – производное от этого гнездования. Даже не ягнездовался, а это тело, в котором я живу!

Черт, я в самом деле пророс в него всеми жилками. Вернее,это он пророс в меня всеми звериными инстинктами. И те меня бросают из стороныв сторону, начиная от простейшего коитуса до вот этих ох каких интеллигентскихметаний… что тоже скорее всего простейший инстинкт Сверхсущества. Сделанкрохотнейший шажок – очередной! – по усложнению своей структуры, чтоя гордо называю сверхразумностью!

– А почему нет? – сказал я вслух и подумал, чтостоило бы, как Робинзону, завести хотя бы попугая. Я среди людей все равно какна необитаемом острове. – А почему нет, если этот крохотнейшийшажок – я?

Три окошка пошли волнами, на одном зажглась крохотнаянадпись: «Не забудьте выключить телевизор». Я смахнул их, зато остальные сделалкрупнее, в награду за то, что не спят и ночью.

На одном тяжело зашагали рептилии, я переключил звук, закадром растекся бархатный голос популяризатора от науки, вальяжнорассказывающий, почему и как погибли динозавры.

Я поймал себя на том, что начинаю прислушиваться. Ведь все,что до сегодняшнего дня… до возникновения меня в этом существе, было сказанонаукой, религиями, культурой и всеми прочими видами человеческой деятельности,не отвергается… вовсе нет, а служит надежным фундаментом для нового скачкавперед. Или вверх.

Так же, как и это объяснение внезапной гибели динозавров. Анастоящая причина в том, что динозавры полмиллиарда лет правили миром, сами ужене развиваясь и не усложняясь. Но главное – не давали развиваться другим.И тогда Сверхсущество слегка шелохнулось… нет, это слишком, оно смутноощутило некое неудобство, некое недовольство. Ощутило как бы потребность слегкапочесаться, что ли. Словом, что-то сделать чисто инстинктивное, после чего зудане станет. И вот в глубинах космоса неспешно сформировалась комета размером састероид… или уже готовая слегка изменила курс, прошла пару раз навылет сквозьсистему некой крохотной желтой звездочки, словно примеривалась… так это синтервалом в два-три миллиона лет, а в третий раз попала все-таки в этоткрохотный глиняный шарик, что мечется с безумной скоростью по сложнейшейтраектории вокруг Солнца, а вместе с ним мчится сквозь рукав галактики.

И вот уже на руинах мира динозавров возник мир млекопитающихи почти сразу же – человеков. Для Сверхсущества это мгновения. Ведьгалактические сутки содержат в себе что-то около трехсот миллионов лет, а овселенских страшно и подумать, не то что вышептать…

Звонок раздался почти под утро. Я метнул пальцы к трубке,перед глазами встал образ Лены, испуганной и дрожащей, к ней прижимается сонныйГалчонок…

– Алло?

– Егор, это я, – донесся слабый голос. – Мы вШереметьево… Только что прилетели! Была еще одна посадка для дозаправки… Егор,как ужасно! Мы все слышали по радио…

Железные обручи, что стягивали грудь и мешали дышать,лопнули с металлическим звоном. Воздух хлынул в легкие с такой мощью, что язакашлялся, как под струей водопада.

– Лена, – прохрипел я. – Как хорошо…Доберешься сама? Или встретить?

– Ты что? – пропищало слабо сквозь шорохи. –Здесь автобус довезет прямо к дому. Через сорок минут будем у себя.

– Как хорошо! – повторил я. – Как хорошо…

В мембране щелкнуло. Я только с третьей попытки попалтрубкой в ее ложе, весь сразу отяжелевший, с недостатком кислорода в тканях, стяжелой головой, откуда распухающий мозг едва не вылезал через уши.

Уже на алгоритмах завалился на постель. У нас всех, проплылавялая мысль, в каждом человеке, смутно дремлет это ощущение общности со всеммиром и особенно с другими людьми. К чему это я? Ага, с самкой Леной и ее…детенышем моего разумоносителя уже решено, там благополучно, мысль уже на издыханиивсе же упорно возвращается к поразительному откровению… Откровению ощущенияобщего организма. Это смутное чувство общности еще с первых проблесков сознанияинстинктивно не давало чему-то, какой-то части нас самих исчезнуть без следа…Плоть исчезала, против этого факта не попрешь, все видят, как мертвяков червиедят, а потом даже обглоданные скелеты в пыль, но что-то… нечто… по твердымубеждениям всех племен, народов и наций – в зверей, птиц, рыб, насекомых,даже в деревья и камни. Не сговаривались же между собой древние египтяне идикие викинги, майя и аборигены Австралии? Но у всех нечто от человекаоставалось, эту часть называли душой, эта часть оставалась жить и потом…

– Побереги себя, – сказал я, обращаясь кСверхорганизму, частичкой которого являлся я сам, – побереги… А мыздесь постараемся, как можем, тоже…

И хотя какой может быть ответ, я прислушался. Как к густомузамогильному голосу, которого подсознательно ожидаешь от неведомого и оченьсильного существа, так и к неведомому отклику… то ли вне этого мира, то ливнутри себя.

Но Вселенная молчала.

Выныривал тяжело, словно рвал собственную пуповину. Позадиосталось теплое и привычное лоно, где я защищен, вечен, впереди холодный истрашный мир. Я начал ощущать, как наливаюсь неприятной тяжестью.

Вместо боли я ощутил смертельную тоску. Я снова возник втеле этого существа, в глаза бьют лучи солнца, здесь уже позднее утро. Язашевелился, тяжелый и беспомощный, рот сведен горечью, словно пожевал полыни.Во сне, во время воссоединения с общим Организмом, я уговаривал его дать мнебессмертие… Любое! На любых условиях!!!

Идиот… Что значит – во время этого состояния мозг спит,не поправит, не вмешается. Мои инстинкты общаются напрямую с Его инстинктами, аони говорят то, что хотят получить, как бы это абсурдно ни звучало. А звучалотак же, как если бы лейкоцит обратился ко мне, Сверхорганизму по его меркам, спросьбой дать ему бессмертие. Что я могу? Да, живу по сравнению скороткоживущим лейкоцитом почти вечность. Но при всем могуществе, в сравнении слейкоцитом, могу ли я вмешаться в жизнь этих сотен миллионов кровяных телец?Знаю, что селезенка или позвоночный столб вырабатывает их десятками миллионов всутки, все они мрут через несколько часов, но я не властен ни над одним из них!