Лаций. В поисках Человека - Ромен Люказо

– Из-за неминуемого столкновения.

Она широко раскрыла глаза, услышав, как он нейтральным тоном произносит такую страшную вещь.

– Возьмите меня за руку, – продолжал он, – и будьте готовы лечь на землю, если я вам прикажу.

Едва они обменялись этими словами, как вдалеке, в самом конце тоннеля, послышался гул – словно проснулся циклоп и теперь требовал, чтобы его накормили. Живо, как змея, Аттик повернулся, схватил Плавтину за руку и побежал, а шум за спиной становился все сильнее, словно чудовище приближалось, уже наступало им на пятки. Плавтина ускорила шаг, пытаясь поспеть за деймоном. Ноги у нее промокли. Она с удивлением взглянула на землю. Под ногами тонкой пеленой разливалась вода, продвигаясь вперед с куда большей скоростью и минуя их, подобно равнодушному приливу. За несколько секунд вода поднялась Плавтине до лодыжек. Грязная, серая, несущая вдаль бесформенные органические отбросы. В нос ударил запах йода от повисшей в воздухе мокрой взвеси – такой сильный, что Плавтине стало трудно дышать. А живот у нее свело от страха, потому что она поняла: по какой-то причине Корабль решил избавиться от моря, наполнявшего самый обширный из его отсеков.

А потом внезапно вода стремительно ушла, а Плавтину необъяснимо потянуло назад. Коридор превратился в крутой и скользкий спуск. Ее внутреннее ухо кричало, что это не нормально и что она сейчас упадет, а расстроенный желудок грозил вот-вот распрощаться с содержимым. Она оступилась, со всей безнадежной энергией уцепилась за Аттика и закричала от страха.

– Успокойтесь, модификаторы силы тяжести…

Конец его фразы потонул в оглушительном гуле, и вода вернулась – на сей раз сметая все на своем пути – и налетела с такой силой, что Плавтина поскользнулась; ее бросило вперед, туда, где теперь находился верх. Течение вырвало ее из объятий Аттика и понесло по поверхности все прибывающей воды, бурлящей и покрытой удушающей пеной. Плавтина упала, с усилием поднялась, выплевывая воду и кашляя, полуслепая – раз, десять раз… А море непрестанно поднималось, взбиралось вверх под неослабевающим давлением, швыряло ее одновременно во всех направлениях, словно огромная рука, которая трясла ее все сильнее и сильнее, в бешенстве из-за узости канала, в котором она оказалась. Это длилось целую вечность, сотканную из выматывающих усилий, пока одна из волн – хитрее других – не бросила ее головой в стену тоннеля.

Нос атакующего Корабля пришел в соприкосновение с правым боком «Транзитории». Видимая медлительность, с которой это происходило, объяснялась лишь огромными размерами обоих Кораблей. Началась катастрофа. Возопили крошечные Интеллекты, оказавшиеся в месте столкновения. Сотни их угасли куда раньше, чем механическое искривление передалось внутренним частям Корабля. Всех погруженных в составное сознание с размаху ударило волной боли.

Отон весь сжался, как нервная мышца, наполненная бешеной, отчаянной волей к выживанию. Он был слишком близок к цели, чтобы сейчас проиграть. Теперь нельзя сделать ни одного неверного шага, если он рассчитывает – против всякого ожидания – выбраться отсюда. В его сознании проносились сложные точечные диаграммы и рассеянные волны, которые захлестывали друг друга и расцвечивали ноэтическую структуру – людопсы и деймоны, перемешавшиеся в бою. Они выдержат удар. А вот Фотида парила в нерешительности, трепеща от очевидного страха. Он безжалостно затряс ее. Продолжайте действовать! Не ослабляйте усилий! Она снова добавила мощности во вторичные двигатели, выводя их за пределы безопасности в безнадежной попытке выровнять векторы обоих судов – пусть тут и там придется повредить сопла. Невозможно было усилить скорость настолько, чтобы обогнать Лакия. Но с каждой секундой дополнительного натиска их траектория искривлялась, а значит, уменьшался радиус столкновения. Возможно, достаточно отвоевать полградуса, чтобы все изменилось.

Потом до них дошла звуковая волна, порожденная столкновением, – невыносимый, чудовищный металлический скрежет, похожий на грохот дикого водопада, – не лязг металла о метал, но агония двух миров, которые воля глупого бога свела в смертельных объятиях. «Транзиторию» сминало – слой за слоем. Составное сознание захлебнулось под мощными ударами, порвалось в лохмотья; его нервные каналы в зоне столкновения обратились в ничто.

Деймоны не обращали на это внимания. Что до людопсов, их связь с составным сознанием поколебалась, а в уме вдруг забрезжила реальность физического уничтожения. Отон поспешил им навстречу, объял собственным присутствием, поднялся во весь рост, показывая им, как тонко преображается Корабль, чтобы поглотить обрушившуюся на него катастрофическую мощь. Смотрите же, Числом прошу! Их недоразвитые умы не могли охватить все детали колоссальной метаморфозы, которую «Транзитория» претерпевала по собственной воле, поэтому Отон объяснил им в двух словах.

Центральный отсек только что слил свое море, а стены съежились, принимая форму яйца и пряча в скорлупе родителей и друзей людопсов, чтобы, насколько возможно, защитить их от катастрофы. Гидроцилиндры под их островом стонали. Но деймоны еще контролировали сложное переплетение сил, которое пронизывало Корабль, и, не колеблясь, жертвовали целыми его гранями, чтобы только выжило сердце «Транзитории». Возьмите себя в руки! Я клянусь вам, что буду их защищать!

Людопсы увидели и крошечных Интеллектов, которые страдали и погибали целыми тысячами, туша пожары, охлаждая ядерные батареи или ликвидируя утечки натрия. Техникокуоны и слуги Фотиды содрогнулись от страха. На Корабле не было ни единого создания, даже самого скромного, которое не было бы наделено собственной индивидуальностью и инстинктом выживания. Им стало стыдно за собственную боязнь, и этот стыд избавил их от паники.

Прошло полторы секунды. Неисправности множились каскадом по мере того, как локальные системы отказывали одна за другой. Но «Транзитория» была до невозможности стойкой, а люди Фотиды отчаянно цеплялись за жизнь. Они умело обезопасили канал снабжения, перенаправив туда энергию большого участка Корабля. Сделав это, они обрекли хрупкие органические заводы на смерть от холода и голода. Но эта жертва была не важна: двигатели сближения удвоили мощность, и совместный вектор двух застрявших друг в друге металлических монстров продолжил выправляться.

Фотида, тихо сказал Отон, теперь у вас осталось единственное задание. Она на секунду оторвалась от нелегкого управления топливной магистралью, подняла на него уставшие мысли. Переведите нас через атмосферу. Она заколебалась. Мы рискуем дезинтегрироваться, прошептала Фотида. Нет, этого я не позволю. Не с вашими соплеменниками на борту, ответил он. Приземлите нас, а об остальном я позабочусь. Сядьте как можно ближе к источнику потока нейтрино. Они обменялись последней бессловесной мыслью, для которой не существовало идеального слова – ни в греческом людопсов, ни в коде Интеллектов. Они могли уже никогда больше не увидеться. Могли погибнуть, раствориться в трении атмосферы, их могло раздавить при катастрофической посадке, к которой они готовились. Это были легкие объятия тех, кто расстается; последний хлопок по плечу, которым учитель показывает подопечному, что его обучение закончено и ему переданы секреты ремесла. Они оставались по-прежнему бескомпромиссны в своих разногласиях, однако, несмотря на разделяющую их пропасть, каждый из них узнавал в другом равного себе в искусстве командовать. Теперь Отон обратил внимание на другой участок ноэтической структуры. Он различил Рутилия в скоплении занятых деймонов, настолько сконцентрированных на своей задаче, что они даже не почувствовали приближения хозяина. Размножившись, насколько позволяла ему вычислительная натура, Отон окружил их – своих слуг, частичные отражения его самого, не знавшие ни страха, ни колебаний, – в то время как вражеский Корабль все глубже врезался в свою мишень.