Лаций. В поисках Человека - Ромен Люказо

– Это Виний! – воскликнул Рутилий. – Узнаю состав его шлейфа.

– Виний! – зарычал Отон. – Вот его я задушил бы собственными руками!

– У вас не будет такой возможности, – ответила Фотида. – Аттик дал зеленый свет.

Эврибиад задался вопросом, что значит «зеленый свет». С этого момента их бегство займет несколько секунд. Он пожалел о приказе стрелять, который успел отдать. Стальная стая летела по направлению к сопернику, который стал еще ближе, минуя плотную цепь контрмер и ловушек. Его эпибаты, которым помогали боевые ноэмы ракет, проигнорировали эти грубые уловки. Они разорвали защитную цепь и, глотая пространство, помчались за своими жертвами. Эврибиад дал им приказ – и много раз его повторил – стереть ментальное содержимое ракет, уничтожить их собственное сознание. Лишенные смысла и размышления, и в особенности – Уз, которые мешали им убивать, они продолжали свой путь в направлении противников, находившихся ближе всего.

Мир запылал и скрутился вокруг Эврибиада. Началось мгновенное перемещение. Пока его разум был отделен от него самого и от мира, а его тело, казалось, распадается из-за перемещения, последними крохами восприятия, что ему оставались, Эврибиад осознал – о, что за бойня, что за победа! – что многие истребители попали в цель. Его боевые псы взревели от радости.

* * *

Спускаясь по лестнице, Аттик тащил Плавтину за собой с такой силой, что она едва касалась ногами ступенек. Вокруг них воздух наполнялся дрожью. Все искажалось, менялось, качалось – и пол, и стены, – как снаружи, так и внутри их тел.

Плавтина, задыхаясь, молилась, чтобы Анаксимандр сдержал свое молчаливое обещание. Она заплатила удивительную цену, чтобы он пришел ей на помощь, – ценой, сказала она себе в момент отчаянной ясности ума, стала ее собственная невинность. Знал ли он с самого начала, что именно она найдет, отправившись в мир, где жила в первый раз, до Гекатомбы? Хотел ли незаметно преподать ей урок? Или расставлял собственные фигуры на доске – так незаметно и с такой хирургической точностью, что она никогда не рассматривала его как игрока в этой странной космической партии, где ей досталась роль наблюдателя? Нога ее соскользнула со ступеньки, Плавтина потеряла равновесие и упала. Деймон подхватил ее на лету, вздернул в воздух, точно ребенка, и потянул за руку, не останавливая бега. Дрожь конструкции все усиливалась, становилась невыносимой. Аттик перепрыгнул через последние ступеньки, но под весом Плавтины споткнулся и вместе с ней растянулся на земле. Но тут же вскочил, зарычав от напряжения, снова поднял ее и пустился со всей силы бежать к станции, где их ждал поезд. Плавтина, которую он закинул себе на плечо, будто мешок, смотрела, не веря своим глазам, как собор монадического модулятора идет волнами и складывается, словно карточный домик, под порывом ветра. Каждый измученный клочок мира вокруг них вставал дыбом. Волна чистого преображения прошла сквозь них, и Плавтина ощутила ее неизведанную невозможность, то, как она нарушает все онтологические законы. Такого явления, как мгновенное перемещение, никогда не должно было существовать, подумала она.

И вот они добежали. Когда Аттик очертя голову ворвался в вагон, зазвучал нежный голос транспортной системы, несообразный в своем спокойствии:

– Поезд отправляется. Осторожно, двери закрываются.

Когда поезд стал набирать скорость, они увидели в окно, как тьма сменяется светом, таким мощным и белым, что им пришлось заслонить руками глаза, чтобы не ослепнуть.

* * *

Серп планеты сверкал наверху, в огромном небе, так близко, что, казалось, до него можно дотронуться, если только поднять руку. Эврибиад чувствовал, будто его придавили, уменьшили до крошечных размеров, несмотря на восприятие, расширенное до масштабов Корабля. Линия терминатора, отделяющая освещенную часть планеты от той, что сейчас была погружена во тьму, двигалась на большой скорости, пока они приближались по наклонной траектории – поглощая тень и рождая у них на глазах прекрасную сине-зеленую округлость, подвешенную в небе, словно обещание, привал, гавань для усталого путника.

Итак, мысленно сказал Эврибиад Фотиде, вот и цель нашего путешествия. Его супруга оставила управление сложной системой навигации, направила к нему душу, сжала в утешающем объятии. Теперь фатум решит, что будет с их расой, и они узнают, правильный ли выбор делали до этой минуты. Что сделает Отон, когда закончит свой поход? Отвезет ли их обратно на Кси Боотис? Поможет ли он им наконец вырваться из кошмара, который они увидели на Европе? А Плавтина – сдержит ли она свое обещание посодействовать им? Она владеет странной, но опасной силой, – прошептала Фотида. – Никто, кроме нее, не смог бы сделать то, что она сегодня совершила.

И в самом деле – ни одного врага вокруг. Пространство казалось свободным от всякого присутствия технологий. Эврибиад не очень хорошо понимал, что за трюк провернула Плавтина, но она сумела убедить таинственные монадические модуляторы – этих странных богов, существ еще более чудесных, нежели Интеллекты, – чтобы они помешали другим следовать за ними с помощью мгновенного перемещения. Так они оторвались – по крайней мере, на время – от флота наемников Виния. За это Плавтина заслужила бесконечную благодарность людопсов.

Отон призвал их к порядку, разом заполнил все составное сознание Корабля, распространился по всем направлениям, по всем системам. Похоже было, что вид близкой цели наполнил его резким переизбытком энергии. Все перцептивные мощности Корабля были перенаправлены к планете, изучая ее в малейших подробностях, и каждая душа тоже потянулась к небесному телу, жаждая потрогать его, обнюхать, измерить. Хлынул поток ощущений, яркий и подробный – такой обжигающий от реальности, которую ему придавали сверхмощные инструменты на службе у Интеллектов, что людопсы отшатнулись – так стая рыбешек прячется в глубине пруда от чересчур яркого света. Атмосферные данные, показания радаров и глубинных зондов, рентгеновские лучи, спектрография, детекторы гравитационных волн… Каждая следующая деталь теснила предыдущие, привнося собственный вкус и особую структуру в водоворот сложных ощущений, непостижимых для биологического ума. Проконсул ни разу не отвел взгляда, любовался с жадностью и восторгом такой силы, что они пронизали всех до самых глубин восприятия, до дрожи от подобной мощи.

– Слушайте! – взревел Отон. – Во имя Числа! Слушайте!

И несмотря на фильтры, несмотря на то, как искажался сигнал в их ограниченном сознании – он воспринимался лишь с помощью частичного сопоставления, – они его услышали. Едва ощутимый ритм, или, вернее – тревожащая аритмия. Дождь, стучащий по стеклам. Журчание ручейка. Пыль в комнате, пляшущая в дрожащих лучах зимнего солнца. Поток нейтрино. Цель всего нашего похода – ощущаете ли вы ее, как я? Да, они ощущали. Не так, как Отон – в магическом, трансцендентном измерении, поскольку их умы не были созданы, чтобы на него отзываться. Но они чувствовали окружающее их волнение, постепенно передававшееся каждому деймону, каждому ноэму на Корабле. Мистическое откровение, которое возвращало дню его свет, а ночи – ее глубину, такое острое, что людопсы забылись, заразившись восторгом от своих вычислительных хозяев.