David Bowie. Встречи и интервью - Шон Иган

АМ: Нравится, но когда ты с кем-то сотрудничаешь, нужна одна-единственная вещь: уважать тех, с кем работаешь; раньше мне звонили разные люди и просили поработать с ними, а я обычно отказывался.

ДБ: Ваши клиенты знают, чего они хотят и что им подходит, или вам обычно приходится одевать их «под ключ»?

АМ: Бывает и так, и так, и оба варианта меня устраивают: в конечном счете, это я дизайнер одежды, а они — публика. Если ты хочешь дом, никто не требует от тебя строить его своими руками.

ДБ: Теперь фанатский вопрос. Кого бы вы больше хотели одеть, чем всех остальных людей в мире, и почему?

АМ: Боюсь, что нет такого человека, которого я больше хотел бы одеть, чем всех остальных. Не могу придумать никого, кто заслуживал бы такой привилегии! (Смеется.)

ДБ: Вот готовый подзаголовок материала! (Смеется.)

АМ: В общем — нет, боже правый, потому что я атеист и антироялист, зачем бы мне ставить кого-то на пьедестал?

ДБ: Что ж, это снова заставляет обратить внимание на вашу одежду, и то, что вы делаете, на самом деле важнее, чем все остальное.

АМ: Я думаю, если бы вы сказали, что делаете музыку только вон для того конкретного человека, это несколько ограничило бы ваш стиль жизни.

ДБ: Ты просто немножко надеешься, что есть люди, которым, может быть, понравится то, что ты делаешь.

АМ: И такие люди всегда есть — мир большое место.

ДБ: Ага. The Prodigy или Oasis?

АМ: The Prodigy. По-моему, они гении.

ДБ: Так, на этот вопрос вы еще не отвечали. Я просто обязан вытащить из вас ответ. Армани или Версаче? (Смеется.)

АМ: Marks & Spencer. Извините. Не вижу смысла в тех двух, вместе взятых. Вообще им и следовало бы объединиться и из двух компаний сделать одну. Если вы можете себе представить стразы на этих деконструированных костюмах…

ДБ: Что вы едите?

АМ: Что я ем?

ДБ: Да.

АМ: Сегодня я ел цесарку… приехать сюда — это целое событие… Такое приятное место, я люблю сюда приезжать. Брайан Ферри здесь часто гостит. Это потрясающий дом в духе «искусств и ремесел»[86], его построил дед мужа Изабеллы. Он стоит на холме в Глостершире, из него виден Уэльс и так далее. И в моей спальне висит гобелен Берн-Джонса по мотивам «Примаверы»[87]. Я постоянно приезжаю сюда, чтобы сбежать от всех.

ДБ: То есть это ваше убежище, да?

АМ: Да, именно так.

ДБ: У вас когда-нибудь был роман со знаменитостью?

АМ: Не со знаменитостью, но с человеком из очень богатой семьи. Из очень богатой парижской семьи.

ДБ: Вам было легко вместе или эти отношения были полны противоречий?

АМ: Ничуть — он был самым чудесным человеком, которого я знал, и я был с ним совершенно честен. Я никогда не замалчивал свое прошлое или происхождение, а мне тогда было лет девятнадцать, двадцать, мы с ним пошли развлекаться, и я сказал: все, что мы будем делать, мы будем делать «по-голландски», — а он меня не понял. Он решил, что это какая-то сексуальная техника! «По-голландски»!! (Смеется.) Я объяснил, что это значит — каждый платит за себя. Он решил, что это здорово, но он делал лучший на свете минет! (Смех.)

ДБ: Роскошно! А его семья — это были старые деньги или промышленное богатство?

АМ: Старое промышленное, аристократическое богатство.

ДБ: Вы часто ездите за границу? В смысле — для себя, не по работе?

АМ: Нет, не особенно.

ДБ: Значит, вы действительно счастливы в родной, домашней обстановке?

АМ: Мне нравится Лондон, но я просто обожаю Шотландию! Я никогда не бывал в Абердине, и вот я поехал туда впервые повидаться с друзьями Мюррея, и это было что-то нереальное: я вышел из самолета и просто почувствовал, что это мое место. Такое бывает со мной очень редко — я объездил почти весь мир, крупнейшие города в Японии и Америке, и там, когда выходишь из самолета, чувствуешь себя чужаком. Я вышел из самолета в Абердине, и у меня было такое чувство, словно я прожил там всю жизнь. Очень непривычное чувство. И мне нравится Хайленд. У моей семьи корни на острове Скай.

ДБ: Вы хороший друг, всегда готовы подставить плечо? или вы необязательный и легкомысленный?

АМ: Боюсь, что у меня очень мало друзей, но думаю, что могу положиться на них всех, а они могут положиться на меня. У меня нет прихлебателей, и я могу быть очень агрессивным к людям, про которых мне сразу понятно, что они не с тем связались. В общем, если я стал твоим другом, это на всю жизнь. И я сделаю для друзей что угодно, но у меня нет приятелей, которые меня используют и так и сяк, если я их об этом не попросил! (Смеется.)

ДБ: Вы радуетесь, что захватили власть в Givenchy?

АМ: И да, и нет. Как я это вижу, я спасаю тонущий корабль — и дело не в Джоне Гальяно, а в самой организации. Они, кажется, сами толком не знают, куда идти, и в конечном счете их сила должна быть в крутой одежде, а не в великом имени.

ДБ: Вы уже определились с тем, в каком направлении они должны развиваться?

АМ: Да.

ДБ: И ваша идея вас воодушевляет?

АМ: Да, потому что моя концепция вдохновлена одним человеком из сферы моды, которого я очень уважаю. Модному дому с их репутацией нужны определенные вещи, и, боюсь, это не маккуиновские «бамстеры».

ДБ: Последний вопрос. Найдется ли у вас время сделать мне одежду для тура следующего года? (Смеется.)

АМ: Найдется. Нам надо встретиться. На этот раз я хочу вас увидеть. (Смеется.)

ДБ: Занесем это в протокол… вы попадаете на церемонию VH1 Fashion Awards? Не припомню…

АМ: Когда это будет?

ДБ: 24 октября или около того…

АМ: У меня показ 22-го.