Слепой. Смерть в подземке - Андрей Воронин

Ник-Ник, спору нет, повел себя некрасиво. Но у него был свой резон, а ради больших денег люди прощают друг другу еще и не такое. Благодаря Федору Марат теперь знал об этом бое за чемпионский пояс все, и Федор вовсе не пытался склонить его в ту или иную сторону — он просто предоставил ему выбор и пришел сюда, верно, только затем, чтобы своими глазами увидеть, что выберет Марат. Получалось, что в зале есть еще как минимум один человек — беспристрастный, незаинтересованный свидетель, который все правильно поймет, оценит по достоинству и, если его спросят, сумеет рассказать, как все было на самом деле.

Перед мысленным взором Марата вдруг, как наяву, предстала немыслимая, с его точки зрения, картина: Федор, сидящий в кругу его земляков где-нибудь в Махачкале (например, в борцовском зале спортивной школы, где будущий чемпион России впервые вышел на ковер) и подробно, по порядку, во всех деталях рассказывающий, как все было на самом деле.

Тогда ему стало смешно, и он действительно засмеялся. Во рту у него была окровавленная каппа, и потому смех больше напоминал какое-то сдавленное уханье. Покосившись на него с опаской, как на буйного сумасшедшего, рефери дал сигнал к продолжению боя. Все еще продолжая нервно хихикать, Марат двинулся вперед. О всемогущий Аллах, о чем он только думал все это время? О какой чепухе беспокоился, каким сором забита его голова?!

Цифры на электронном табло сменились, засвидетельствовав начало восьмой минуты четвертого раунда. Слегка оправившийся от неожиданно полученной трепки Фаррелл, явно приободренный этим обстоятельством, рванулся вперед, как атакующий слон. Его перчатка рассекла воздух, и, когда Марат нырнул под удар, ему послышался свист, как от пролетевшего над головой снаряда. Он сложил руки в замок, накрыв левой ладонью правый кулак, распрямился, как пружина, и, вложив в удар весь вес своего тела, вмазал снизу вверх так, словно хотел сбить пролетающий высоко в ночном небе над Нью-Йорком самолет. Пробить дыру в потолке ему помешал встретившийся на пути подбородок действующего чемпиона мира Джимми Фаррелла по прозвищу Бешеный Бык.

Марат услышал — или ему просто показалось, что услышал, — странный звук, что-то между треском и чмоканьем, которым сопровождался этот удар. Стопятидесятикилограммовое тело чемпиона поднялось в воздух, в полете запрокидываясь назад, и с тяжелым деревянным стуком рухнуло на ринг. Пятки упали последними — сначала правая, за ней левая, — и их глухие шлепки были отчетливо слышны в неожиданно наступившей мертвой тишине.

Затем послышался вздох, как будто весь зал разом перевел дыхание, а в следующее мгновение на Марата со всех сторон обрушился громовой, оглушительный рев беснующейся публики. Он заглушил восторженную разноязыкую скороговорку комментаторов и частые, как на пожаре, удары гонга. Бессильно уронив руки, сам едва держась на ногах, Марат посмотрел в проход под электронным табло, но человек в темных очках уже исчез.

Да и был ли он там, в самом-то деле?

…Николай Николаевич почти успел, но «почти», как обычно, не пошло в зачет. Он не видел, что происходило на ринге — малый рост мешал ему разглядеть что-либо поверх голов каких-то людей, заполонивших ведущий к раздевалкам проход, а расступаться эти люди не хотели. Он видел только табло, показывающее восьмую минуту четвертого раунда, и слышал, как взорвался зал. Все произошло точно в назначенное время, минута в минуту, и у него немного отлегло от сердца. Потом толпа начала потихоньку успокаиваться, и над ней взлетел усиленный динамиками голос распорядителя:

— На восьмой минуте четвертого раунда чистую победу нокаутом одержа-а-ал…

«Ну, слава тебе господи», — подумал Безродный.

— …претендент на звание чемпиона мира, чемпион России по боям без правил — Черный Барс Марат Дугоев!!!

Николай Николаевич позволил себе секундную слабость, громко, вслух, с огромным наслаждением выругавшись матом. Это было все, что он мог сделать, все, на что был способен — отныне, и присно, и вовеки веков, аминь.

Пятясь, он протиснулся через толпу и нырнул обратно в раздевалку: Манхэттен — не Химки и не какое-нибудь Бирюлево, и спортивный костюм — не самая распространенная и модная форма одежды в этих каменных джунглях. Паспорт и деньги остались в отеле. С таким же успехом они могли лежать на противоположной стороне Луны, но Николай Николаевич не особенно о них горевал: снявши голову, по волосам не плачут.

Он не стал задерживаться, чтобы обсудить сложившуюся ситуацию с другом Фимой. Сказать ему было нечего; денег, чтобы расплатиться с Фимой и его кредиторами, не было тоже, и Ник-Ник очень сомневался, что их старая дружба существенно повлияет на дальнейшие события.

Как показали эти самые события, сомневался он не напрасно.

* * *

За окном хмурился сырой, пасмурный и промозглый ноябрьский денек. Все там, снаружи, было серое, безотрадное, тусклое и мокрое, и один только взгляд в окно автоматически вызывал мысль о неизбежном насморке — возможно, с осложнениями. В небольшой конспиративной квартирке, приютившейся в мансарде старого дома в одном из кривых арбатских переулков, было, напротив, тепло и сухо, хотя и довольно сумрачно: хозяин не любил яркого света, и редким гостям, которые сюда забредали, приходилось с этим считаться.

Глеб Сиверов сидел в кресле и, расстелив на журнальном столике газету, чистил пистолет. Федор Филиппович расположился рядом на диване; примостившись на свободном от газеты краю стола, он без видимого удовольствия прихлебывал из большой фаянсовой кружки слабо заваренный зеленый чай. При этом он неодобрительно поглядывал на небольшой плоский телевизор с жидкокристаллическим экраном, что мерцал яркими красками и вполголоса бормотал на стене напротив дивана. Генерал Потапчук относился к телевизору с большим предубеждением. Он охотно признавал, что телевидение является одним из величайших изобретений человечества, которое, как и подавляющее большинство изобретений, используется так, что лучше уж было бы вовсе ничего не изобретать. В данный момент Федор Филиппович предпочитал держать это мнение при себе, и вовсе не потому, что был в гостях и не хотел лезть со своим уставом в чужой монастырь. Альтернативой просмотру телевизора было прослушивание музыкальных записей, впечатляющая коллекция которых занимала почти половину комнаты, а меломаном генерал никогда не являлся — скорее уж наоборот.

Кроме того, он подозревал, что Глеб включил телевизор неспроста — уж точно не затем, чтобы насладиться каким-нибудь боевиком, эстрадным концертом или очередным выпуском одного из этих треклятых реалити-шоу.

В данный момент по телевизору передавали новости. Симпатичная дикторша, выглядевшая очень аппетитно в плотно облегающем деловом костюме, соблазнительно шевеля пухлыми губками, мелодичным голоском поведала многомиллионной аудитории о сомнениях, испытываемых некоторыми экспертами в отношении того, что трупы, тайно захороненные в пустыне ливийскими повстанцами, действительно принадлежат полковнику Каддафи и его сыну. Затем вскользь, как бы невзначай, прошлась по биржевым котировкам, безмолвно предлагая зрителям, еще не утратившим остатков здравого смысла, самостоятельно сложить два и два, после чего переключилась на светские новости: юбилей очередной звезды, скандал в труппе всемирно известного театра… Перебарывать желание завладеть пультом и выключить эту шарманку становилось все труднее, но тут дикторша все тем же бодрым голоском сообщила: