Слепой. Смерть в подземке - Андрей Воронин

Именно поэтому хмурый вид Марата беспокоил Николая Николаевича, и именно поэтому он еще раз напомнил ему: не забудь, восьмая минута четвертого раунда! Если ляжешь минутой раньше или минутой позже, мы вообще ни черта не получим и плакали наши денежки…

— А если он завалит меня раньше? — уже далеко не впервые спросил Марат.

— Не завалит, потому что он тоже сделал ставку, — ответил Ник-Ник. — И поставил столько, что нам с тобой и не снилось. Но ты все равно не расслабляйся. Он будет бить по-настоящему, и ты бей, не стесняйся — это бои без правил, а не балет, люди приходят в зал посмотреть, как здоровые мужчины пускают друг другу кровь, а не как два голубка в трусах прыгают по рингу и гладят друг друга по головке. Они платят за зрелище, и мы обязаны им это зрелище дать.

Это правда; к тому же лишний раз убедиться, что ученик не пропустил слова учителя мимо ушей и способен процитировать их с точностью до запятой, отрадно. И все-таки, все же…

— Все правильно, — говорит Ник-Ник, — но я тебя прошу, будь аккуратнее. Старайся работать по корпусу, не надо его злить. Он ведь и вправду бешеный, этот Фаррелл. Зацепишь его неосторожно по сопатке, махнет разок со всей дури, и все пропало. Не забывай, какие деньги стоят на кону. Я сейчас не про наши деньги говорю, поверь, не о них беспокоюсь. Но вот Фима, например, занял под это дело четыре миллиона. Занял у очень серьезных людей, которые не любят, чтобы их кидали. Они уже подсчитали свой навар и твердо намерены получить все, что им причитается, до последнего цента, причем строго в назначенный срок. Как ты думаешь, что они сделают, если ставка против тебя не сыграет?

— Убьют? — с кривой улыбкой уточняет Марат.

— Даже не сомневайся. — Уверенность, которая звучит в голосе Ник-Ника, неподдельна; таким тоном человеку, расстилающему спальный мешок на рельсах узловой железнодорожной станции, объясняют, что, заночевав здесь, он вряд ли проснется. — И на этот раз это будет самое настоящее убийство, а не тот цирк, который, пытаясь подзаработать, устраивал твой телохранитель Федор.

О телохранителе Ник-Ник напоминал Марату уже не первый раз.

— Я все выяснил, — сказал он Марату на днях там, в аэропорту, за чашечкой кофе в ожидании отложенного по техническим причинам вылета. — Я выяснил, кто устраивал все эти покушения. Это было просто необходимо узнать, чтобы спокойно жить дальше. Я обратился к компетентным людям, они провели расследование и довольно быстро установили, кто за всем этим стоит. Так вот, я не ошибся: это был Федор. Наткнулся на мою фамилию в спортивной газете, узнал, что я тренирую чемпиона России и претендента на мировое первенство, и решил погреть на нас с тобой руки. Квалификация у него когда-то была достаточно высокая, так что добыть всю необходимую информацию и обзавестись сообщниками ему ничего не стоило. Вот ловкач! Даже бронежилет тебе подарил, а потом один из его людей стрелял в тебя из мелкокалиберного пистолета — в корпус, а не в голову, потому что на голове жилета не было, а на корпусе был. Получилось и убедительно, и безопасно… В общем, все это можно считать доказанным. Вот Федору, к сожалению, удалось улизнуть. А было бы неплохо отдать этого стервеца под суд. Сколько крови он нам попортил, подумать страшно!..

Упоминание имени сбежавшего телохранителя снова вызывает на губах Марата кривую улыбку. Эта улыбка не нравится Ник-Нику — она кажется какой-то двусмысленной, словно, говоря одно, Марат думает о чем-то другом. Впрочем, на двуличие этот кавказский драчун вряд ли способен. Мусульмане считают, что обмануть неверного — не грех. Но обманывать надо уметь, а паренек никогда не блистал умственными способностями и с раннего детства привык полагаться не на хитрость, а на силу. Да и как же иначе? Будь по-другому, он сейчас не дрался бы на ринге за чемпионский пояс, а служил в дипломатическом корпусе или торговал на рынке какой-нибудь хурмой… ну, или что там у них, в горах, растет. Так что эта странная кривая улыбка, скорее всего, объясняется не какими-то задними мыслями, а тем, что у парня припухла губа и рассечена бровь…

Марат смотрит на висящие на стене напротив центральной трибуны часы. Ник-Ник поворачивает голову и тоже смотрит на часы. Это японские электронные часы, очень точные, и сейчас они отсчитывают последние секунды перерыва перед началом третьего раунда. Звучит мелодический сигнал, на ринге появляется полуголая аппетитная красотка, которая несет в поднятых руках табличку с крупно намалеванной тройкой. Она поворачивается в разные стороны и обходит ринг по периметру, демонстрируя табличку зрителям и попутно одаривая их ослепительной заученной улыбкой. Голос комментатора объявляет начало третьего раунда, в центре ринга появляется рефери. Замешкавшийся уборщик торопливо ныряет под канаты, унося пластиковое ведро с порозовевшей водой и веревочную швабру. На отмытом от крови ринге, поблескивая, быстро высыхает вода. Марат делает последний глоток из протянутой секундантом бутылки, закладывает в рот каппу и легко поднимается с табурета.

— Аккуратно, — напоминает ему Ник-Ник, — по корпусу, по корпусу работай! По этому корпусу хоть ломом бей, ни хрена ему не сделается, — добавляет он, когда Марат, коротко кивнув, направляется навстречу сопернику.

Рефери подает сигнал, медный удар гонга тонет в реве трибун. Перед тем как целиком сосредоточить внимание на ринге, Ник-Ник скользит взглядом по рядам зрителей и непроизвольно вздрагивает, заметив, как ему показалось, знакомое лицо. Он вглядывается пристальнее, но на том месте, где ему только что примерещились темные очки, сидит, чавкая попкорном, какой-то толстяк в бумажной шляпе, купленной перед началом боя в вестибюле.

Все шло хорошо, лучше не придумаешь. Третий раунд снова закончился с явным преимуществом претендента на чемпионский пояс. Марат провел его, как и первые два, на высшем уровне. Он дрался технично, жестко и зрелищно, энергично работал всеми четырьмя конечностями, порхая вокруг неповоротливого соперника, который вяло отбивался, действительно напоминая раскормленного буйвола, отражающего нападение голодного барса. Трибуны неистовствовали, от рева и свиста закладывало уши; в этой какофонии без труда улавливались нелицеприятные выкрики в адрес действующего чемпиона. Пока бойцы молотили друг друга, Ник-Ник поверх помоста переглянулся с Ефимом Моисеевичем, и друг Фима улыбнулся ему знакомой еврейской улыбочкой, в которой свойственная ему ирония была в равных пропорциях смешана с одобрением: а вы таки жулик, ггажданин Безгодный, по вас тюгьма плачет!

Они уже успели все обсудить, и не один раз. Доставленные Ник-Ником камешки были переданы посреднику, оценены и признаны соответствующими условиям контракта. По поводу планов Николая Николаевича Фима проявил неожиданный и слегка удививший Безродного энтузиазм, пообещав ему всяческое содействие. Причина этого энтузиазма выяснилась незамедлительно: оказывается, пока Ник-Ник пересекал Атлантику и знакомился с достопримечательностями Нью-Йорка, попутно проводя профилактическую промывку мозгов своему подопечному, в России что-то стряслось. Что именно произошло, Фима был не в курсе, но внешние, поверхностные признаки — такие, например, как упорное нежелание российской стороны в лице господ Вышегородцева и Стрельцова отвечать на телефонные звонки американских партнеров, — настораживали, свидетельствуя о том, что климат средней полосы России может оказаться очень вредным для здоровья Николая Николаевича, если тот все-таки переменит свое решение и вздумает вернуться к родным пенатам.