Черное солнце - Валерий Большаков

— Да понятно всё, — прервал его Сихали. — Наша очередь. Шурка, повествуй.

Белый приосанился и начал долгий рассказ…

3 января, 14 часов 10 минут.

Утром принесли завтрак, продукт местного дрожжевого производства — склизкое белое месиво с комочками, пахнущее мясной подливкой, а на вкус… Интегропища была куда изысканней. Правда, фон Штромбергу позавтракать не дали — увели на предмет подробных консультаций, а вернули уже в двенадцатом часу.

— Покасывал пастору, как фключать кипноинтуктор, — рассказал Гюнтер, — как рекулирофать и настраифать…

— И как? — мрачно спросил Белый.

— А никак! — беззубо улыбнулся штандартенфюрер. — Претохранители перегорели, а бес них кипноинтуктор пойтёт враснос.

— Но Помаутуку вы об этом не сказали? — уточнил Сихали.

— А сачем? — ухмыльнулся фон Штромберг. — Пускай сам тогатается!

— Наш человек! — осклабился Тугарин-Змей и хлопнул новоберлинца по плечу. Тот присел.

До обеда узники сидели, лежали, болтали, объясняли Гюнтеру на пальцах суть Мировой Сети и устройство фотонного привода, а сразу после обеда Тимофея вызвали на допрос.

Двое «чернецов» шагали впереди него, двое стерегли сзади — никуда не денешься. У каждого по кобуре справа и слева — восемь стволов на одного. Перебор.

В большом кабинете, куда привели Брауна, всё дышало стариной — мебель, гобелены, картины — Адольф Гитлер вполоборота, Адольф Гитлер анфас, радостные крепыши из гитлерюгенда обступили фюрера и ловят каждое его слово, внимают с открытым ртом… Соцреализм.

За большим письменным столом сидел Помаутук, брезгливо перебирая пожелтевшие папки с делами.

— Добрый день, генрук, — приветливо сказал пастор, не поднимая головы. — Присаживайтесь.

Сихали непринуждённо расселся на потёртом диване, заметив, что охранники не покинули кабинет — чаплан принимал меры предосторожности.

— Для чего вы всё это затеяли? — с любопытством спросил Браун. — Я даже не вспоминаю о том, как вы нас подставили, как обманули доверие, это всё пустяки, дела житейские и понятные — подлец, он и в АЗО подлец. Но чего для?

Джунакуаат захлопнул папку и сложил руки на столе.

— На «подлеца» не обижаюсь, — сказал он, облизывая губы, — как вы совершенно правильно заметили, это мелочи. Для чего… Могли бы догадаться, я был с вами довольно откровенен!

— Хотите изменить мир?

— Мир таков, каковы люди в миру. Моя цель — изменить человечество! Никто даже не заметит перемены, просто однажды — и очень скоро! — включится гипноиндуктор, покрывая психоизлучением весь земной шар, и… Люди станут другими — отзывчивыми, незлобивыми и кроткими, готовыми возлюбить ближнего! Жадные расщедрятся, преступники раскаются, лжецы станут говорить правду, только правду и ничего, кроме правды. Христианин обнимет мусульманина, как брата, и буддиста они примут, как родного, поскольку никому и в голову не придёт причинять страдания и смерть живым существам! Все будут помогать друг другу, и не потребуются суровые законы, ибо понимание и милосердие станут высшими правилами жизни. Господи, да разве вы сами не захотите жить в таком вот ласковом, добром, безопасном мире?!

— Захочу, пожалуй, — сказал Сихали задумчиво, — если вы, конечно, отобьёте мне память, и я стану, как все, куклой, живым манекеном, чучелом праведника! А иначе я буду помнить, что вокруг не живые люди, а биороботы, запрограммированные на любовь.

— О, эти доводы я слыхал не раз, — отмахнулся Помаутук. — Видите ли, вы не в том направлении думаете, не так решаете эту сложную морально-этическую задачу. Понимаете, человечество никогда не достигнет духовного благоденствия естественным путём. Никакое воспитание не поможет изменить человеческое мировоззрение, не сможет искоренить мещанство. Маленькому человеку до лампочки ваши порывы с идеалами, ему хочется лишь пить, жрать и трахаться. Всё! Что вы ему предложите взамен? Интересную работу? А для него любой труд — в тягость! Любовь? Маленький человек ищет только секса. Будете прививать ему духовные потребности? А с него довольно танцулек и слащавых шлягеров. Увы, дорогой мой генрук, вам никогда не победить маленького человека. Нет, дух одолеет плоть лишь тогда, когда «Чёрное солнце» зальёт своим незримым светом весь земной шар!

— А потом? — спокойно спросил Браун.

— Что — потом?

— Ну вот вы всех обратили в высокодуховных хомо новусов. А дальше? Люди не врут, отлично. Но тогда замрёт и выдумка, всякая фантазия исчезнет из обихода, отомрёт литература, живопись, театр. Люди перестанут проявлять агрессию? Замечательно! Но и подвигов вы тогда тоже от них не добьётесь. Никаких самопожертвований, самоотверженных спасений больше не будет. Человек утратит эгоизм, себялюбие, жадность? Превосходно! Но тогда откуда в этом вашем дивном мире возьмётся человеческая личность? Ведь она индивидуальна и требует приватного пространства. Короче, знаете, что будет потом? Человечество выродится, люди станут безликими особями, интегральными единицами коллективного разума типа роя, где вам, пастор, будет уготована роль матки, а ваши паладины превратятся в собак при добром пастыре. Кстати… А группа «Чёрное солнце» — это не ваша ли банда?

— Моя, — усмехнулся Джунакуаат. — Но почему же сразу — банда? Не вас ли спасали мои, как вы выразились, бандиты? Поверьте, мои ребятки ни разу не проявили жестокость ради жестокости.

— А вы?

— Что я? Жалость мне присуща, но — в меру.

— Что же вы своих не пожалели тогда, в Мак-Мердо, когда сбивали птеробус?

— Суровая необходимость, — тонко улыбнулся пастор.

— А-а… Припоминаю, как же… Цель оправдывает средства?

— В моём случае — несомненно. Те, кого вы прозвали «шварцами», просто охотились — за спецами по волновой психотехнике, за ценной и секретной аппаратурой… Вы же понимаете, мне-то незачем попадать под излучение, я и так свят, хе-хе…

— Ну разумеется… И как успехи?

— А вот! — Помаутук взял со стола сеточку в виде полушария и натянул её на голову. — Замечательный экран получился, только батарейки надо менять почаще. — Он облизнул губы и вздохнул преувеличенно тяжко: — Ну что ж, любезный генрук… Не получилось у меня убедить вас. Жаль, жаль… Что ж, увидимся позже, когда вы будете заливаться горькими слезами, оплакивая всех вами убиенных, и каяться, вымаливая прощения у Господа…

— То бишь — у вас, пастор?

— Всегда был смышлён, генрук, — ухмыльнулся Джунакуаат. — Уведите его!

В обратный путь конвой двинулся в том же порядке — двое «шварцев» впереди, двое позади, Тимофей посередине. «Сейчас или никогда», — мелькнуло у него.

Браун шагал неторопливо, свободно опустив руки вдоль тела, изображая крайнюю степень расслабухи — и почти незаметно смещаясь к тому конвоиру, что шагал сзади и справа.

Особых навыков в форсблейде у Сихали не было, но одному приёмчику Станислас его обучил-таки. Приходилось долго тренироваться — вытянув руки перед собой, на ладонях по пятаку, надо было садануть локтями назад так резко, чтобы успеть подхватить падавшие монетки. Хороший форсблейдер мог проломить локтем рёбра позади стоящему и схватить монетки, когда они ещё висели в воздухе. Ну, до мастера Тимофею было далековато, да и тренировал он лишь одну правую руку, только вот выбора у него не оставалось. Тут так — убей или умри…