Гонка за счастьем - Светлана Павлова

Внезапная острая боль сдавливает затылок, и Белла, закрыв глаза, с минуту неподвижно сидит, справляясь с ней. Ощущение такое, будто земля ушла из-под ног, или небо обрушилось на голову. Как бы не веря своим глазам, она достает очки и перечитывает сумбурные строки еще раз, прежде чем до нее, наконец, доходит их смысл.

Тормоз в его развитии? Но это же неправда, нечестно, подло! Когда она его сдерживала? Никогда и ни в чем, он всегда был свободен!

Неужели и утреннюю сцену он просто спровоцировал для того, чтобы позже потрясать доказательствами невозможности совместной жизни? Хорошо, что Мари у бабушки… Господи, он даже не вспомнил о ребенке, говорит, что это — не конец, хотя при этом упоминает об имуществе, и ни слова о дочери!

Целых тринадцать лет день за днем создавался их дом, их отдельный мир… Сначала — через первые радости, привыкание к новой семейной жизни, через постепенное узнавание характеров друг друга… В то время все житейские проблемы казались мелкими и легко преодолевались. Правда, длилось это совсем недолго — до той боли, общего несчастья, свалившегося на них… Тогда с ними пришло новое познание — самоотречения и взаимных уступок… Это постепенное постижение нелегкой науки совместной жизни постоянно сопровождалось недомолвками, разногласиями, обидами и разочарованиями… И вот, в одну минуту, эта цепочка прерывается — все рушится, всему конец! Просто, легко — и так безжалостно, одним росчерком пера!..

«Я стала тормозом, преградой, это меня ему потребовалось теперь преодолеть, изжить, отбросить за ненадобностью! Как же все это жестоко и трусливо — написать такое и подло подсунуть в спальню… и что это за „простор“ — он что, собирается выехать из квартиры или уже сделал это?»

Она резко поднимается и открывает его шкаф — все вещи на своих местах…

Нужно что-то делать, немедленно, но что? Звонить друзьям, жаловаться его и моим родителям, оплакивать себя? Нет, нужно во всем разобраться, не торопиться…

Его сигареты, как всегда, на второй полке. Белла берет сигарету и глубоко затягивается. Первая сигарета за тринадцать лет…

* * *

В студенческие времена, когда в моду вошло курение, она, как и большая часть продвинутой московской молодежи, начала покуривать. Заядлой курильщицей она так и не стала, но, начав жить самостоятельно, тратила безумные по тем временам деньги, покупая с запасом блоки хороших сигарет — тогда их можно было достать только в «Березке» или у знакомых иностранцев. Она никогда не экономила, но и мотовкой не была, и качественные сигареты являлись единственной роскошью, она коллекционировала их и хранила для себя.

По вечерам, приняв ванну, почистив зубы, приготовив себе чашку свежемолотого кофе и включив музыку — проделав все именно в такой последовательности, она для полноты ощущений садилась в кресло и вынимала из пачки сигарету…

Курение само по себе не доставляло ей особого удовольствия, ее организм в нем не нуждался — в других ситуациях это был просто компанейский жест, объединительная акция… Но в такие минуты это было совсем другое дело, род особого ритуала, который был важен сам по себе гораздо больше, чем желание насладиться затяжкой никотина, — в эти минуты, проводимые наедине с собой, она обдумывала все то, что накопила и загнала вглубь себя, и сигарета, скорее всего, играла некую знаковую функцию начала своеобразного психотерапевтического сеанса, фиксируя его.

Ей всегда бывало легче разбираться в собственных проблемах, если она говорила сама с собой, называя все своими именами. Ее самая близкая подруга Ирина, напичканная массой разношерстных знаний, почти профессионально разбиравшаяся в неврозах и психозах всех мастей, неоднократно напоминала, что не стоит увлекаться разговорами с собой, от этого попахивает шизофреническим симптомом…

Белла не возражала — симптом так симптом, главное, что это помогало, что ей становилось заметно легче, когда все было произнесено, обозначено, и часть внутренней тяжести при этом покидала ее. Раз помогает, значит, это — правильно, хоть и вступает с чем-то в противоречие. И вообще, чем еще можно помочь себе, если не собственными словами? Россия — не Америка, здесь не существует ни системы, ни привычки в проблемных, стрессовых ситуациях обращаться к психоаналитикам или психотерапевтам, русские, вообще, за редким исключением, устроены так, что начинают прибегать к медицине только в тех случаях, когда клюнет жареный петух. К тому же, ей казалось очевидным, что выговориться кому-то гораздо труднее, чем себе — здесь уж точно ничего не скроешь, не соврешь и не попытаешься выставить себя в выгодном свете; в психоаналитических беседах с самим собой можно быть беспощадной и не играть словами.

Позже, когда она почитала литературу на эту тему, ей стало ясно, что это был интуитивно сделанный первый шаг к постижению науки выживания, жизнелюбия — умение не молчать, не прятаться от проблемы, уходя в себя, а определить ее, рассказав себе о ней, и это — не просто словесные упражнения, а необходимость, помогающая не загонять проблему вглубь, а решать. После чего уже можно было понемногу выходить из кризиса, изливаться подругам и начинать искать практическое решение…

Сигарета оставляет противный привкус во рту и не приносит ни малейшего облегчения. Белла автоматически берет вторую… Становится еще хуже — видимо, полностью отвыкла от курения — комната плывет перед глазами, голова раскалывается, ее начинает знобить.

Она наливает полную рюмку коньяку и залпом выпивает ее.

«Успокойся, — приказывает она себе. — Ну, случилось… Ты ведь все время ждала чего-то подобного, не решаясь начинать первой, хотя терпеть весь этот бред уже не было никаких сил… Пора все назвать своими именами — он перестал во мне нуждаться, и это — просто исторический факт. А я — неужели не смогу прожить без него, не справлюсь? И дело ведь не в материальной стороне, здесь проблем не будет. Главное в браке, в отношениях — взаимная необходимость. С его стороны этого, как только что абсолютно точно выяснилось, больше нет. А так ли мне он необходим?»

Она впервые прямо задает себе этот вопрос — и у нее нет простого ответа…

Последние две недели стало просто невыносимо находиться рядом с Виктором — он отдалился и замкнулся настолько, что они почти перестали разговаривать, хотя при этом был так напряжен, что напоминал пороховую бочку, которая могла взорваться в любую минуту. Утреннего взрыва могло бы и не быть, если бы Мари шла сегодня в школу в обычное время, при дочери он старался сдерживаться, но она должна была встать позже — программная экскурсия в Лувр начиналась в десять часов, и он, словно обрадовавшись этому, тут же завелся с пол-оборота, уже без всякого повода…

И глупо было убеждать себя, что все это — временные трудности, что они рано или поздно обязательно закончатся и нужно только набраться терпения…

Да, это письмо — уже не просто брюзжание или даже ссора, спорадически возникавшие в их семейной жизни, и даже не просто неординарный поступок, это — начало совершенно нового этапа в их отношениях, за которым должен стоять какой-то план… Перечеркивались все ее пустые иллюзии об их еще не совсем распавшемся браке, и не оставалось никаких надежд… Что за гадость, неужели он завелся — по плану?