С песней по жизням. Часть 1 и Часть 2 - Лора Ли

ней на большой площади простирались остатки сада, судя по некоторым раскидистым деревьям и многочисленным неубранным пням, ровными рядами уходившим метров на 100 вдаль и в ширину чуть меньше, и кустам смородины (или чего-то, очень на нее похожего). Меж разоренных рядов буйно рос, радуя зеленью и пышностью, бурьян. Дина взяла Ирину за руку и резво потащила влево, к кустам, по неутоптанной тропке, терявшейся среди густой растительности. В кустах виднелся узкий проход, туда они и нырнули, а, выйдя из сада, пошли вдоль него по такой же незаметной тропе до заброшенного пруда, обошли его и, пройдя метров 50 по лугу, вышли к проселочной дороге, где их ждал с телегой Микола.

Телега была привычного вида, с низкими дощатыми бортами и ворохом душистого сена, слегка прикрытого мешковиной, чтоб не колоться. Лошадь тоже вопросов по виду не вызывала: лошадь как лошадь, чалая, худая (как и все тут, что ли?), изредка вздрагивавшая, сгоняя насекомых.

Парень лежал на телеге на спине, прикрыв лицо согнутой в локте рукой и жевал травинку. Солнце золотило его кудри, в небе чирикали птицы, летали над лугом стрекозы и одуряюще пахло разнотравьем. Ирина остановилась, подняла лицо к небу, раскинула руки, вздохнула полной грудью и тихо рассмеялась.

— Хорошо-то как, Машенька!

— Что говоришь? — встрепенулась Дина. — Садись, солнце припекает, поедем быстрее, не напекло бы голову. Миколка, трогай!

Они уселись на сено, Микола хлестнул вожжами, и лошадка неспешно потрусила по дороге.

Телегу трясло, колеса поскрипывали, дорога уходила взад, а Ирина откинулась на дно телеги и, как ранее Миколка, уставилась в голубое небо.

«Господи, жизнь прекрасна! И небо, и облака, и солнце привычное, и деревья знакомые, и запах травы. Что за мир мне достался? Поживем-увидим, пожуем-узнаем, да?»

Ирине хотелось смеяться от ощущения себя живой, но приходилось сдерживаться — неуместно сейчас, а впрочем, какая разница? Для всех она вырвалась из лап смерти, так что некоторая несдержанность должна быть простительна, ведь так? Она плюнула на условности, повернулась и взяла Дину за руку:

— Дина, я жива! Это ведь хорошо?

— Ласточка моя, еще как хорошо! Я прям и сама не своя, боюсь сглазить, тьфу-тьфу! Старостиха ждет нас, увидит, обрадуется. Ты это, Ариша, если она не удержится и обнимет тебя, прости ее и не откажи, она такая… Ну, душевная… Врея с матушкой твоей близка была, не так, чтоб прям подруги, но по делам-то много говорили, помогали друг другу, тебя она привечала, помнишь? Да увидишь-узнаешь, сердцем хорошего человека видно…

Ирина согласно закивала головой и опять легла, только теперь она старалась смотреть вбок на пейзаж, медленно проплывающий мимо нее. Поля, лесок вдалеке, какие-то злаки золотиться начали…Прям как в средней полосе России в конце июня. А здесь как сезоны отмечают? Ну, примерно также, судя по ранним яблокам и колосьям.

Им повезло: никто по дороге не встретился, и до деревни Мезги телега дотащилась спокойно.

***

Странно, но первое поселение нового мира не потрясло воображение Ирины. Деревня как деревня: довольно широкая улица, по обеим сторонам дома разной степени ухоженности, плетеные заборчики. Похожие на украинские хаты либо казачьи куреня: крытые соломой, в основном, крыши невысоких удлиненных построек поддерживались белеными, явно глинобитными, стенами, окошки с голубыми ставнями закрыты мелкими то ли стеклянными, но мутноватыми, то ли слюдяными рамами, наверху виднелись печные трубы, кое-где выпускающие дымок. Сады позади, куры в пыли возятся, детишки бегают. Взрослых не видно..

— Работают все в поле, да в лес, поди, за ягодой ушли, матушка твоя не запрещала в господский лес ходить, Врочек же пока не настолько осмелел, чтоб и это запретить, вот люди и пользуются, — разъяснила Дина, заметив, как Ирина крутит головой по сторонам. — Вона, Врея нас поджидает, глянь!

Ирина Михайловна приподнялась в телеге и увидела стоящую около дороги дородную светловолосую женщину средних лет в расшитой блузе и клетчатой юбке. Та, прикрыв от солнца глаза одной рукой, второй комкала в волнении передник, повязанный поверх юбки. Как только телега остановилась напротив, Врея подхватила Ирину под локоток и, причитая: «Ты ж моя дитятко, проходь скоренько в избу, я блинцов напекла, с ягодой йисть будем», — потянула через палисадник в дом. Ирина только и успела заметить побеленные известью стены да голубые наличники.

Миновав привычно-деревенски пахнущие сени, ведомая старостихой, гостья оказалась в довольно большой, вытянутой вглубь, комнате. Справа — белая русская (?) печь, узкий длинный стол с кухонной утварью, на стене — полка с тарелками, прижатыми стоймя доской, ближе к двери — бочка, на крышке — ковшик-черпак. Посредине комнаты сбитый из досок стол, лавки по обе стороны, на столе — миска с давленными с молоком ягодами и стопа блинов, накрытых рушником.

— Сидайте, сидайте! Микола, телегу-то во двор загони-ко, и тож подь сюды! — крикнула она через открытое окно. — А ко мне-то уж и лекарь утречком забегал, спрошал, нет ли вестей от тебя, Динка..

— А ему-то кака корысть?

— Да не тот лекарь! Городской, панны Славии приятель, ну, ротмистр бывший, пан Збышек. Нуу, запямятовала, ни? Которого паныч наш еще выгнал, взревновав к хозяйке, аккурат перед её, память ей вечная, смертию? Ну, вспомнила? Ты, детынька, блинца хватай и кушай, пока мы с Динкой-то балакаем.

Дина кивнула, поддерживая Врею, и, дернув ту за рукав, потребовала:

— Да говори ж ты яснее! Что забыл тут Збышек ентот? Да и откель ему про меня знамо-то?

— Дык постарались люди добрые, разнесли молву, что паненка при смерти, аж до Градовца. А он-то, как вернулся из Фризии, так и к нам собирался, да только помер дружок его военный, а там детишки совсем малэнькие сиротами остались, пришлось ему за семьей приглядывать. Вот он и не знал, что тута у нас приключилося. Говорит, писал письма, а ответа не было. А уж как узнал, прилетел соколом, да в Градовце его и ошарашили, что не жилица, мол, паненка, да и изгнанница теперича. Врочек, небось, злыдень, воду мутит. У него письмо к Аринушке есть, от матери, он в вечор приидет.

Дина сидела, хмурила лоб, что-то припоминая, а Ирина ела блин и, как тот кот Васька, молчала.

— Врея, а тот Збышек не Костюшко ли фамилии?

— Ну, он самый и есть. В годах, седой такой. А что?

— Так я ж его похоронила, считай. Я ж Тадеушу сколь раз писала про Арину, ответа так не дождалась, а Врочек и скажи мне, что не простил, мол, пан, жинку-то, за сомнения в ней, потому и ответа не будет, а лекаря того, что его