Что я натворила? - Аманда Проуз

— Да, мне кажется, она чокнутая — какая нормальная баба стала бы мириться со всем этим дерьмом от Гамлета! — заявила Келли, одна из лучших учениц.

По кабинету прокатилась волна смешков.

Кейт тоже рассмеялась — правильных или неправильных ответов тут быть не могло, дискуссия была открытой.

— Мне нравится твой ответ, Келли. Конечно, ты права. Офелия, похоже, находится под контролем всех мужчин, которые ее окружают; она явно в положении жертвы. Даже сам Гамлет использует ее, чтобы отомстить. Я думаю, все дело в том, как мужские персонажи в пьесе в принципе относятся к женским; ее жизнь полностью контролируют ее собственные отец и брат. Как вы думаете, Офелия сходит с ума не из-за чувства ли вины, которое испытывает из-за якобы безумия Гамлета и убийства ее отца?

Кейт сделала паузу и огляделась вокруг, приглашая к взаимодействию. Джо-Джо выпрямилась за своей партой.

— Поверить не могу, что даже в такие стародавние времена к женщинам уже относились как к грязи. Как будто за сотни лет ничего не изменилось.

Кейт покачала головой.

Келли точка зрения Джо-Джо была явно не по душе.

— Говори за себя, Джо-Джо. Я бы не потерпела такое отношение. Я же не слабачка. Каждый раз, когда парень со мной плохо поступал, я собирала вещички и сваливала. Так же должна была поступить и Офелия — свинтить от них всех, к чертовой матери.

Кейт привыкла, что на уроках часто делаются отсылки к реальной жизни. Такую насыщенную дискуссию она как преподаватель и предусмотреть не могла. И это было замечательно.

— Каждый раз, Келли? — спросила Кейт. — А если были обстоятельства, из-за которых она не могла уйти?

— Например? Ничто бы не заставило меня остаться с каким-нибудь чертовым ублюдком! — упорствовала Келли.

— Давай будем немного повежливее, милая, — хотя Шекспир был большим любителем сквернословия! Думаю, мы говорим о двух разных вещах. Проблема Офелии заключалась не только в нравах ее эпохи, но и в обстоятельствах ее жизни. Так ты уверена, что тебе бы не пришлось столкнуться с чем-то подобным в современном мире, верно?

— Ага.

Келли кивнула. Именно это она и хотела сказать.

— О чем я предлагаю тебе подумать, Келли, — что, если бы причина остаться была у тебя. Не важно, сочтут ли другие люди ее обоснованной или нет. Причина может быть и выдуманной — чувство вины, к примеру, или чувство долга. Или вполне настоящей: некуда идти, нет денег, нет крыши над головой…

Взгляды всех слушательниц устремились к Кейт. Та поняла, что многие из них, если не все, столкнулись с бедностью и отсутствием крыши над головой; такие основания, как и следовало ожидать, кажутся им всем вполне реальными. Планка изначально была не очень-то высока. И тогда Кейт решила поменять вектор беседы.

— Вот что. Допустим, у тебя есть дети. Что, если придется остаться ради них?

Перед глазами Кейт возникли образы Лидии и Доминика — как она укладывала их в постель, целовала в лоб перед сном, включив ночник.

— Во-первых, надо быть уж совсем идиоткой, чтобы завести детей с таким парнем! — судя по всему, Келли этот довод не убедил.

Джо-Джо кивнула, посмотрев Келли прямо в глаза:

— У меня были дети от такого парня. Беда в том, что он вначале вел себя довольно неплохо, я втрескалась по уши, а потом он показал свое истинное лицо — оказался ублюдком, каких свет не видывал, лжецом и настоящей сволочью.

Джо-Джо инстинктивно обхватила себя руками, чтобы успокоиться.

Кейт улыбнулась Джо-Джо. Оказывается, у них гораздо больше общего, чем ее ученица себе могла представить. Кейт даже подумала, что, возможно, нашла родственную душу.

— И ты осталась с ним из-за детей? — спросила Кейт.

— Нет, из-за наркоты. Родительских прав меня лишили уже через год после того, как мы с ним съехались. С тех пор я их не видела.

Джо-Джо выплюнула эти несколько предложений с плохо скрываемой бравадой. Но Кейт заметила, что при упоминании о детях в глазах Джо-Джо появились слезы, а на щеках выступил румянец. Она увидела, как Джо-Джо на мгновение дотронулась до своей левой груди — груди, которой, видимо, она кормила своих детей. Все это говорило, что из Джо-Джо вышла бы замечательная мать, будь жизнь не так к ней сурова.

Кейт посмотрела на одну из страниц лежащей перед ней книги — «Хрупкость, имя тебе женщина…».

Она присела в кресло, зная, что все разглядывают ее со своих мест. Сердце ее кровью обливалось от одной лишь мысли об этом, но Кейт почувствовала себя совершенно бесполезной. Что толку будет от ее рассказов и бесед по творчеству Шекспира? Это что, сможет вернуть Джо-Джо ее детей или поможет Келли скорее выйти из тюрьмы и начать жизнь снова? Конечно, нет. Речь ведь просто о ее, Кейт, самоуверенном и глупом желании преподавать?

Кейт знала — надо действовать. Она с трудом сглотнула и закрыла книгу. И начала ровным, тихим голосом:

— Иногда нам кажется, что очень легко судить других или говорить о том, как бы ты поступил в определенной ситуации. Но я думаю, что у всех нас есть кое-что общее — это осознание того, как трудно принять правильное решение, когда твоя голова разрывается от усталости, страха или наркотической ломки. Мы судим Офелию точно так же, как другие судят нас, всех нас, но ведь они, наверное, никогда не узнают — что мы чувствовали в тот или иной момент, каково нам было. Я вот, например, даже чашку чая заварить спокойно не могу, если чувствую, что зашла в тупик, если я устала — что уж говорить о каких-то важных жизненных решениях. Видимо, так я пытаюсь сказать, что не все в жизни легко и просто, как нам кажется… Но кому-кому, а уж точно не вам мне это говорить!

Раздалось несколько негромких смешков, но большая часть аудитории сохранила тишину — женщины обдумывали свои решения, из-за которых оказались сейчас в женской тюрьме Марлхэм.

Скрежет металлических ножек стула заставил всех повернуть голову. Все это время Дженис сидела на задней парте, внимательно слушала и делала заметки, как всегда. Кейт поддержала девушку, когда та только прибыла сюда, и Дженис, которая никакой поддержки не знала никогда, схватилась за возможность учиться обеими руками.

Она медленно встала, схватившись за край серой футболки и пытаясь прикрыть свой большой живот. И заговорила с одногруппницами — на это потребовалась вся смелость, на которую она была только способна.

— Мне кажется, иногда уйти — это пойти по пути наименьшего сопротивления. А вот чтобы продержаться и не свалить, нужна смелость. Гораздо сложнее оставаться в ужасной ситуации, чем сбежать от нее. Моя мама, например, всегда сбегала, как только что-то ей становилось не по душе. Пока однажды просто не ушла насовсем. Мне было шесть лет. Все было и так дерьмово, когда она еще была рядом, но, когда она уехала, дерьма стало куда больше. У нее просто кишка тонка оказалась остаться и разгрести всю эту хрень. Офелия сказала: «Мы знаем, кто мы, но не знаем, кем мы можем быть». Я думаю, это означает, что мы все можем сделать хороший выбор, если постараемся, и что можем быть тем, кем хотим. Все в наших руках.