О любви и не только - Людмила Каштанова

больше нигде не кушал ничего подобного. А может это вкус детства? Его не испортили ни невзгоды и испытания судьбы, личные трагедии. Его ранимая душа ждёт и верит, что его Родина ждет его и однажды он вернётся к своему дому, но не один, а со своей семьей, с дочками, а у него их две, покажет им красивый сад, синее-синее море. Ведь в их жилах течёт его кровь, значит это тоже и их Родина.

Так думает этот красивый мужчина с благородными чертами лица и немного грустными глазами. А дом тоже ждёт своего хозяина, ждёт, что он приедет, наведет порядок в саду и снова зазвучит в этом доме детский смех, будет играть музыка. А осенью созреют сладкие, сочные кисти винограда и они всей семьёй будут собирать урожай. Потом он будет делать прекрасное вино. Пригласит друзей и соседей, и будут они сидеть в саду, благоухающем спелыми ароматами. Выпьют вина и зазвучат песни: мелодичное, многоголосное пение. Будут провозглашаться тосты о мире и любви. Всё сегодня будет так, как хотят и мечтают эти люди.

Дед Данила

.

Сегодня так замело дорогу к крыльцу, что Анька уже притомилась разгребая чистейший рыхлый снег, сбрасывала она его ловко и умело. А в душе радовалась, что зима такая снежная. Морозная, настоящая.

— Ну что, дочка, справляешься? — поёживаясь от жгучего мороза на крыльце, спрашивал дед Данила, стоявший в потёртом, видавшем виды полушубке.

Анька, не оборачиваясь, отвечала:

— Справляюсь, опыт-то есть.

Да, опыт у неё был, когда была жива бабушка они все приезжали к ней в гости, и мама. И брат, и отец. Вот отец её и учил, когда она была подростком, как держать лопату, как и куда бросать снег. И ей нравилось, снег поблёскивал на солнце и они с отцом так ловко справлялись, усталые и довольные шли в дом. В доме уже был накрыт стол и все садились обедать. А бабушка такие пироги пекла, Анька бы от них сейчас точно не отказалась. Было шумно, весело, но родители сейчас не ездят, только летом приезжают. А Ане нравится здесь. Она брала короткие отпуска или на выходные приезжала, любила она деревенскую тишину, сказочный лес за деревней, укутанный заботливо снегом. Да и вот деду Данилу без нее тут скучно.

— Я вот сейчас уже очистила своё крыльцо, так ты приходи на чай, — говорила Аня, не выпуская из рук лопату.

— Приду, приду, а как же.

Любил он ее, как дочку, знал её с малого детства и родителей её знал, и бабушку знал, даже пытался к ней посвататься. Хотя была она постарше его, но, видимо, не глянулся ей такой сосед. Да он и не горевал. Жил бобылём, баб не водил, помогал соседям по хозяйству. Вон за Анькиным домом всё время присматривает, когда ее нету. Только вот иногда ночами мысли Данилу мучили: «Что же не так со мной. Он же мужик справный, дом в чистоте и порядке держит, и огород у него всегда ухоженный, и по мужскому делу у него всё в порядке… Но вот что-то личная жизнь у него не заладилась. Может кто околдовал, может кого обидел и сам того не ведает. Ну да ладно. Вон Анька уже весь снег расчистила, раскраснелась вся, стоит работой своей любуется. Пойду хоть рубаху чистую одену, все же в гости иду».

Зашел в дом. Проходя мимо зеркала (он уже давно у него не задерживался), а тут вдруг приостановился, как бы заново на себя взглянул, вспомнил, что уже несколько дней не брился. Еще внимательнее вгляделся в свое лицо. Глаза были живые, смотрели бойко и насмешливо, как будто насмехались над ним: «Что же ты, Данила Матвеевич, рановато в старики записался. Мне же и годков не так и много, только вот за пятьдесят с таким хвостиком перевалило».

Он еще ближе подошел к зеркалу: и седины-то совсем мало, и морщин почти не видать.

— Тьфу, — выругался Данила, — что-то я себя, как баба разглядываю. Но чего-то призадумался. Надоело ему жить одному, тоскливо очень. Словом, хочется с кем-то молвиться. Особенно в такие зимние длинные вечера. Подумал, надо с Анькой посоветоваться. Может она что-то подскажет. Что-то сердце его сегодня как-то ныло. Что оно предчувствует, кто ж догадается, хорошее или плохое.

Когда собрался на чай, уже и темнеть стало. Всё думал, раздумывал, идти, а может и не надо. Может Анька уже и забыла, что на чай пригласила. Но представив, как будет опять сидеть один весь вечер, смотреть надоевший телевизор, решил пойти. Одел свой видавший виды полушубок и вышел. Когда вошел в дом, увидел женщину, в голове пронеслась первая мысль: «Ей, наверно, лет сорок». По дому бегал мальчик лет десяти.

— О, дед Данила, проходи, мы тут чаёвничаем.

А он чего-то засуетился. Руки его не слушались, ему казалось, что и дар речи он потерял. Только и смотрел на эту женщину и думал: «Так это же она. Это же я её столько лет ждал».

А она очень внимательно рассматривала его, даже и не стеснялась. Как будто его тоже ждала, знала, что придет.

Данила суетливо подсел к столу, Анька поставила ему чашку с чаем, а он боялся её в руки взять, чувствовал, что они у него дрожат. Не помнил, чтобы у него вот так при виде женщины всё внутри перевернулось. А она вроде бы и не красавица, а как посмотрит, так у Данилы сердце куда-то проваливалось.

Анька, заметив, такое замешательство, сказала:

— Знакомься, это наша дальняя родственница, вот поживет у нас в доме, а может и совсем останется.

— А звать, как же твою родственницу, — как будто не своим голосом спросил он.

А она сама, улыбнувшись так, что на щеках появились такие красивые ямочки, что ему вдруг захотелось их погладить, сказала:

— Люба. Я — Любовь.

А ему уже всё нравилось. И её имя, и она сама, и эти ямочки на щеках. Так он к чашке с чаем и не притронулся, всё поглядывал на Любу, а сам понимал, что вот и пришло к нему это чувство, так неожиданно, так сразу, и что же ему теперь делать? А Люба смотрела на него, да так ласково, что он решил, надо уйти, всё обдумать, всё взвесить, как же жить-то дальше?

А Анька, провожая его, не сдержалась, улыбаясь чуть ли не до ушей, спросила:

— Ты чего, дед, влюбился что ли?

А он лишь рукой махнул, ушел. Дома долго не мог уснуть, а