Лебединая песнь. Книга 1. Последняя война - Роберт МакКаммон

— Не взрывайте мир хотя бы до воскресенья, — пробурчал Джош, прожевывая булочку. — Сначала дайте мне получить чек.

Каждый вечер выпуски новостей были полны фактами или слухами про войну. Джош смотрел новости и читал газеты, где бы они ему ни попадались, и понимал, что нации стали страшно самолюбивыми, до паранойи и безумства, но не мог вникнуть, почему трезвые лидеры не поднимут телефонные трубки и не поговорят друг с другом. Что трудного в таких разговорах?

Джош начинал верить, что все это подобно профессиональной борьбе: сверхдержавы натянули на себя маски и грузно ступают, извергая угрозы и дико замахиваясь друг на друга, но все это лишь игра мужчин, надувательство с серьезным видом. Он не мог вообразить, во что превратится мир после того как упадут ядерные бомбы, но знал достаточно хорошо, что в пепле ему не найти глазированных булочек, тогда ему уж точно не видать их.

Он начал есть пирожные, когда взглянул на телефон возле кровати и подумал о Рози и мальчиках. Жена его развелась с ним, когда он покинул профессиональный футбол и стал борцом, и под ее опекой остались их двое сыновей. Она все еще жила в Мобиле, Джош навещал их, когда бы его бег по кругу ни приводил его туда. У Рози была хорошая работа секретаря юриста, а в последнюю встречу с ним она сказала, что помолвлена с поверенным, и свадьба их в конце августа. Джош редко видел сыновей, и иногда в толпе вокруг арены он мельком видел лица парней, напоминавших их, но лица эти всегда орали и глумились над ним. Не стоит слишком много думать о тех, кого любишь, нет смысла слишком углублять свои обиды. Он желал Рози добра и иногда испытывал желание позвонить ей, но боялся, что ответит мужчина.

Ну, что ж, подумал он, начиная еще одно пирожное и стараясь сперва добраться до крема, мне не судьба быть семейным человеком, как ни крути. Нет, сэр! Я слишком люблю свободу и, клянусь Богом, имею то, чего хочу!

Он устал. Тело его болело, а завтра будет долгий день. Может, стоит зайти в больницу, прежде чем уехать, и узнать насчет Джонни Ли Ричвайна? Парень показался ему симпатичнее после сегодняшнего.

Джош оставил телевизор включенным, ему нравились звуки человеческих голосов, и медленно уснул с пакетом пирожных, мерно вздымавшемся на его животе. Завтра большой день, думал он сквозь дремоту. Нужно быть снова здоровым и сильным. Потом он уснул, слегка похрапывая, сны его были полны шума толпы, орущей против него.

Затем наступило благочестие. Министр выступал за то, чтобы перековать мечи на орала. Потом звездно-полосатый флаг трепетал над видами величественных, покрытых снегом гор, необъятных волнующихся полей пшеницы и кукурузы, бегущих речек, зеленых лесов и огромных городов; окончилось все это изображением американского флага, развернутого и неподвижного, на штоке, погруженном в поверхность Луны.

Картинка замерла, несколько секунд продержалась, а потом экран забил серый «снег», местная телестанция закончила передачу.

11 часов 48 минут.

(центральное дневное время)

Близ Вичиты, штат Канзас.

Они опять ругались.

Маленькая девочка зажмурила глаза и закрыла голову подушкой, но голоса все-таки проникали, приглушенные и искаженные, почти нечеловеческие.

— Меня тошнит и мне надоело это дерьмо, женщина! Отвяжись от меня!

— А что я должна делать? Улыбаться, когда ты напиваешься и проигрываешь деньги, которые заработала я? Деньги, которые должны покрывать стоимость проката этого паршивого трейлера и на которые можно купить какой-то еды, и, клянусь Богом, ты идешь и выбрасываешь их, просто выбрасываешь…

— Отвяжись от меня, я сказал! Посмотри на себя! Выглядишь хуже старой потаскушки! Мне до смерти надоело, что ты вечно торчишь здесь и кормишь меня все время только каким-то дерьмом!

— А что мне делать? Может, просто сложить вещички и убрать свою задницу подальше отсюда?

— Давай! Убирайся, и прихвати с собой свою девчонку, которая как привидение!

— И уберусь! Думаешь, нет?!

Ругань продолжалась, голоса становились все громче и пакостнее. Девочке нужно бы выйти на воздух, но она продолжала держать глаза плотно закрытыми и воображала свой садик снаружи, прямо перед ее крошечной спальней. Люди отовсюду приходили к стоянке трейлера, чтобы посмотреть ее садик и похвалить, как хорошо растут цветы. Миссис Игер, соседка по стоянке, говорила, что фиалки прекрасны, но она никогда не знала, что они цветут так поздно и в такую жару. Нарциссы, львиный зев, колокольчики тоже выросли крепкими, но в какой-то момент девочка решила, что они гибнут. Она поливала их и рыхлила землю пальчиком, сидела посреди своего садика на утреннем солнце и глазами, голубыми, как яички малиновки, любовалась цветами, и наконец всякие признаки их гибели исчезали из ее головы. Сейчас садик представлял собой картину веселых расцветок, и даже трава вокруг трейлера была роскошного темно-зеленого цвета. Трава у миссис Игер была побуревшей, хотя та и поливала ее из шланга ежедневно; девочка давно слышала, что трава увядает, но не хотела говорить ей об этом, чтобы не огорчать ее. Может быть, трава еще позеленеет, когда пойдет дождь.

Горшки с растениями в изобилии заполняли спальню, размещаясь на полках и вокруг кровати. В спальне держался здоровый аромат жизни, и даже маленький кактус в красном керамическом горшочке выбросил белый цветок. Маленькой девочке нравилось думать про свой садик и растения, когда Томми и ее мать ругались; она могла видеть свой садик в уме, могла вообразить каждый цветок и лепесточек и запах земли между пальчиками, и это помогало ей уйти от голосов.

— Не прикасайся ко мне! — кричала ее мать. — Скотина, попробуй только еще раз ударить меня!

— Да я выдерну тебе ноги из задницы, если захочу!

Последовали звуки борьбы, еще ругань, и, наконец, звук пощечины. Девочка вздрогнула, слезы потекли по ее сомкнутым белым ресницам.

Перестаньте драться! — истерично думала она. — Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста, прекратите драться!

— Уйди от меня!

Что-то ударилось о стену и разбилось. Девочка закрыла уши ладонями и, сжавшись, лежала в кровати, готовая закричать.

Показался свет. Мягкий свет, мерцающий через веки. Она открыла глаза и села.

На оконной занавеске напротив бился пульсирующий свет, слабое желтое мерцание, похожее на тысячу маленьких свечек на именинном пироге. Свет двигался как вихрь по раскаленной пустыне, и ребенок уставился на него зачарованный, звуки ссоры затихали и совсем пропали. Свет отражался в ее широко раскрытых глазах, двигался по ее личику в форме сердца и танцевал на ее белокурых волосах до плеч. Вся комната была празднично освещена мерцанием светящихся существ, приникших к оконной занавеске.

Светлячки, догадалась она. Сотни светлячков, осевших на оконной занавеске. Она и раньше видела их на окне, но никогда их не было так много и никогда они не светились одновременно. Они мерцали как звездочки, стараясь прожечь себе путь через занавеску, и пока она смотрела на них, она не слышала ужасных голосов своей матери и «дяди» Томми. Мерцающие светлячки захватили все ее внимание, их вспышки зачаровали ее.