Чистовик - Лин Петрова

— Всё, — наконец выдохнула Надя.

— Теперь воздуха вдохни!

Прямо в руках я почувствовала, как грудная клетка дочери начала равномерно раздуваться.

— Спасли — выдохнула я.

Только тогда почувствовала, как ноги перестали меня держать. Пошатнулась.

Входная дверь снова распахнулась, и быстро вошёл председатель.

Но увидев нас, он отшатнулся назад. Не мудрено. У меня в руках ребенок с окровавленным горлом. А рядом фельдшер с ножом в руках.

— Матерь божья…

Свекровь привалилась к косяку, крестясь. А потом и вовсе сползла на пол.

— Живая. Теперь довезём, — онемевшими губами, произнесла я.

Надя хотела взять дочку из моих рук, да я покачала головой.

— Сама повезу. Мама, вы за Димой присмотрите.

Она молча закивала головой.

— Вань, помоги в больницу собраться…

Председатель гнал машину что есть мочи, притормаживая перед большими кочками, чтобы нас не сильно трясло.

В больнице пробыли недолго. Нюра уже бегала с другими детьми по коридору. А шрам? Это пустяки. Как вырастет, его и видно совсем не будет.

Примерно через месяц наведалась Надежда Васильевна. Я, не задавая вопросов, приветила её. Налила чаю, достала горячих пирогов, будто специально подоспевших к её приходу. И разговор вели на разные темы: то о погоде, то о делах в деревне. Я видела, как она жмётся, не решаясь начать разговор, но молчала. Нужно будет, сама заговорит. Наконец она решилась.

— Нин, мне ведь грамоту вручили за тот случай, — и замолчала, глядя на меня.

— Так это же хорошо, Надежда Васильевна. Раз вручили, значит заслужила.

— Знаешь… — она вздохнула. — Неймётся как — то. Покоя нету. Понимаешь, если бы тогда не ты, разве решилась бы я? Вроде как не моя эта грамота. Словно чужое себе присвоила.

Я села напротив неё и улыбнулась.

— Твоя это грамота. Я свою награду уже получила. И даже не сомневайся!

— Я тут вот чего спросить хотела. Как ты знала, что делать нужно? Не подумай чего, я ведь как рассуждаю? Ты из деревни не выезжала никогда, видеть подобное не могла. Так откуда?

Я посмотрела в окно.

Не рассказывать же, в самом деле, что через много лет встретила женщину со шрамом на том самом месте, что и у моей дочери. Работали мы с ней некоторое время. Поначалу вроде неудобно было спросить, да случай помог. Сидели, чаёвничали, слово за слово, кто — то и поинтересовался. Она улыбнулась, без смущения показала шрам и рассказала, что в детстве едва не умерла. Задыхалась мол, дышать совсем перестала, да посинела. Но в соседях был врач, он то и спас девочку. И назвала себя «спасёнышем». Если бы тот врач на работе был, то не довезли бы её, померла.

А как услышала это, так сердце у меня и прихватило. Ведь можно было спасти дочку. Можно!

А пока что, сидя напротив Надежды Васильевны смогла лишь соврать:

— Сердце материнское подсказало.

Та лишь кивнула.

— Вон как бывает.

И едва чай был выпит, распрощалась.

Через несколько лет она уехала в город. Слышала, что пошла учиться на врача. Может тот случай помог ей решиться? Не знаю. Но её лицо буду помнить до конца своей жизни — это уж точно!

*

Наша жизнь снова потекла размеренно. Дети подросли.

И всё бы ничего, да прежний год выдался неурожайными. А это означало, что нужно пережить этот год и эту зиму. Сена заготовили немного, ведь трава погорела на солнце, а это значит, кормить скотину будет нечем. Потому мы осенью, едва наступили холода, закололи коров, оставив лишь одну. Оставили также несколько кур.

И как назло зима выдалась лютая. Старики меж собой разговаривали, что если озимые погибнут, то и следующий год станет голодным.

А пока готовили из того что есть, но запасы стремительно заканчивались. Ближе к весне наша собака издохла от голода.

Свекровь сдала этой зимой, болела. Всё чаще оставалась в постели, накрывшись одеялами. Тогда — то мы и зарезали последнюю исхудалую курицу, и я жидким бульоном отпаивала свекровь.

Я продолжала ходить на работу — на ферму. Да только уже делала это с неохотой, ведь еще издалека был слышен рёв голодной скотины.

Морозы отступили. Все ждали весны.

И наконец, едва проклюнулась первая трава, мы наелись супа с крапивой.

Деревня оживала. Все чаще слышался смех на улице. Уцелевших животных пустили на самовыпас, там они быстрее себе еду найдут.

Вроде жизнь налаживалась.

*

Одной ночью мне привиделся сон. Слышу, что дитё малое горько плачет, словно беде быть. Вскочила, будто в бреду, и начала руками шарить, искать, чтобы убаюкать, да успокоить.

Иван проснулся.

— Ты чего, Нин. Потеряла чего?

— Ребенка, Вань. Плачет он.

— Какого ребенка?

— Нашего.

— Ты чего? Наши в другой комнате спят.

Видно, тут я окончательно проснулась. Пришла в себя, отдышалась, утерла холодный пот. Проверила Нюру с Димой. Действительно спят.

Снова легла, все еще думая о сне. Привидется же такое. Да только еще несколько раз по ночам «искала» ребенка. Да и на чужие коляски стала засматриваться. А в груди так ныло и сжималось.

И одним днем я решилась на разговор с мужем.

— Сдурела? Ну, куда нам третьего, Нин? Нам бы этих на ноги поднять.

Я кивнула. Так — то оно так. Да вот куда девать это непонятное чувство, когда на чужих маленьких деток смотришь? Когда берешь их на руки и вдыхаешь этот неповторимый запах.

Через некоторое время сон снова повторился. Я снова искала, шарила руками вокруг, а когда поняла, что никогда не смогу прижать его к себе, так горько расплакалась.

Сначала потихоньку, закрыв лицо руками. Слезы просачивались сквозь пальцы и капали на сорочку. Судорожно вдыхала воздух и плакала, да видимо начала подвывать, потому как Ванька проснулся. Поначалу он испугался, старался выспросить меня, что произошло. А когда понял, только тихо ругнулся, да прижал меня к себе. Когда я успокоилась, я молча лежала, еще всхлипывая, вдыхая запах мужа. Я уж думала, что он уснул. Но посреди ночной тишины, он сказал:

— Давай уж, Нин, раз так. Справимся как — нибудь.

Я замерла, всё еще не веря в услышанное. Привстала на локте и заглянула ему в лицо:

— Правда?

Он шумно вздохнул. А потом…

— А то!

И его большие мозолистые руки загребли меня в свои объятия.

Так у нас родился Андрей.

*

Ох и дал мне этот мальчик жару. Орал и днем и ночью. Мне казалось, что в первые