Полет Кондора - Владимир Лещенко

— Мур… — Рука поползла к кобуре, но остановилась. Даже если Игорь намерен его прирезать, то хуже уже не будет.

— Привет, дружище, — сообщил Игорь. — С возвращением с того света!

— Это ты меня сюда притащил? — осведомился Кондор.

Тот промолчал.

— А где…

Игорь махнул рукой, всем своим видом показывая, что подобные вопросы считает нелепыми и неуместными.

— Нет времени долго говорить, дружище, — сообщил он. — Потому как если рассказывать мало — ты не поймешь, а долго — так до завтра проговорим. А надо уходить — чем быстрее, тем лучше…

— Ну, по дороге расскажешь, не важно, — бросил Кондор, мысленно считая до ста. Вот досчитает и поднимается на ноги…

— Нет, брат Кондор, не выйдет. Тебе придется уходить одному. — И он показал на левую ногу, кое–как замотанную бинтами. — Тот хмырь — он меня достал–таки. Кость задета, и сильно. И откуда он тут взялся? Да еще потом приложило…

С полминуты тянулось молчание.

— Ты уверен? — только и спросил сталкер.

— Не уверен — знаю. Со мной ты не дойдешь… — Он печально постучал по простреленному корпусу ПДА, висевшего на шее. — Я ж все–таки не новичок. Да и Северина… Не могу ее оставить. Попробую вернуться и поискать. Вот так, друг Кондор, — помнишь в начале, перед походом, ты говорил, что если чего — я должен тебя бросить и спасаться сам. А видишь, как все обернулось? Ну ладно, не время…

Он достал свой наладонник, нажал несколько клавиш.

— Метров триста отсюда вон по тому проходу. Там будет развилка, две железные лестницы — вверх и вниз в нише слева. Спустишься по той, что вниз, на два уровня, пройдешь прямо еще с полкилометра — там аварийный выход, помеченный как 062–С, — сказал он, всматриваясь в экран. — Там проходит резервная кабельная шахта — когда–то она выходила к антенному полю. Поднимешься по винтовой лестнице и выберешься наружу — это самый простой путь. И… — Он умолк, о чем–то напряженно задумавшись. — И знаешь, не надо никому говорить или вызывать помощь — считай, что ты свое дело сделал…

Потом все расплылось перед глазами Кондора, а когда сознание полностью к нему вернулось, Игоря уже не было.

Придя в себя, Кондор постарался сосредоточиться на насущном. Из тщательно застегнутого кармашка разгрузки вытащил небольшой пенал со снадобьями, которые в свое время купил у старика Ливси незадолго до его гибели.

Одна кустарно запаянная ампула в углепластиковом цилиндре–футлярчике с маленьким одноразовым шприцем, шесть таблеток разного цвета и формы — чтобы не перепутать в темноте, порошок в полиэтиленовом пакетике. Из другого кармана вытащил плитку соевого шоколада и, давясь, сгрыз всю — сейчас его организму потребуются белки и калории. Осторожно вскрыл ампулу, наполнил шприц и высадил в вену. Съел три пилюли — для начала. Положил под язык таблетку глюкозы с аскорбинкой. И принялся ждать. В ушах зашумело, а потом колючий огонь прокатился огненной лавиной по венам, взорвавшись цветным хороводом в голове. Сознание прояснилось. Слабость ушла. (Не совсем.) Боли тоже не было. (Почти.)

Он встал — движение отдавалось режущей тяжестью в мышцах.

— Черт, — пробормотал Кондор. — Надо отсюда сваливать…

Медленно, шипя и кривясь от боли, он подтянулся и сделал шаг.

Потолок плыл и кружился у него перед глазами. Он попробовал сфокусировать взгляд и двинулся. Вокруг был полумрак, разгоняемый только подрагивающим пламенем экрана ПДА. Все еще сильно кружилась голова, но уже меньше. Вот и лестница.

Минут пять он собирался с силами, потом поставил ногу на ступеньку и сделал первый шаг. Затем второй, третий… На середине пятого десятка ступеней он посмотрел назад — и почти не удивился, увидев призрачное болотное мерцание «холодца», расползающееся по черным плитам пола… Все так и должно быть. Еще шаг. Еще… Сто ступеней.

Сто сорок. Дверь технического этажа, странно вспучившаяся, как будто изнутри ее пыталось вынести стадо псевдогигантов, молотя двутавровой балкой. Двести. Бронекабели, перерезанные или перерубленные, как гнилые нити бритвой. Триста двадцать. Решетка, сквозь которую протянул руки скелет в обрывках защитного костюма…

Четыреста. Чья–то мумифицированная кисть на перилах, вырванная с мясом, но так и не отпустившая намертво сжатый металл…

Пятьсот восемьдесят. Он равнодушно переступает через «пламя», соблазнительно выделяющееся на рифленом металле ступенек.

И когда бесконечная спираль лестницы вдруг оборвалась и Кондор оказался в небольшом железобетонном кубе с приоткрытой ржавой дверцей, откуда лился сероватый дневной свет, он даже не сразу поверил.

Сделав шаг, подумал, отвлеченно и как будто не о себе, что, если эту дверь заклинило, он упадет и тут же умрет… Но дверь поддалась нажиму, с ржавым скрипом распахнувшись.

Он стоял почти на самой вершине холма, поросшего высокой травой. Внизу был прореженный буреломом лесной массив, и как сталкер ни старался, он не мог даже приблизительно определить, в какой стороне находится вход, через который они, похоже, что уже вчера, проникли в катакомбы. Он вытащил ПДА и надавил клавишу. На высветившемся экране обозначилось место. Далековато придется идти.

Ощущая подступившую слабость, он принялся набирать просьбу о помощи, но прибор отреагировал возмущенной писклявой трелью — в нем что–то разладилось, и сообщения не желали отправляться. Тогда Кондор, пожав плечами, начал спускаться с холма, заставляя себя забыть о боли и усталости.

…Он шел, тяжело переставляя ноги, лишь время от времени сверяясь с ПДА и останавливаясь, чтобы достать очередную крупинку обезболивающего.

Снадобье, которым его снабдил покойный Ливси, и впрямь имело побочные эффекты — а может, это были последствия того, что случилось в катакомбах. Но что–то с ним явно было неладно — и крепко. Иначе как объяснить эти непонятые провалы в памяти, накатывавшие на него?

Бывало, что, очнувшись после них, он обнаруживал, что шел точно по маршруту, проложенному ПДА, бывало — оказывалось, что он свернул перпендикулярно к направлению движения. Правда, однажды именно там, где он должен был пройти, сияло какое–то непонятное зарево и поднимался к облачному небу столб дыма ядовитых оттенков.

Один раз он обнаружил себя вообще в глухом лесу на краю идеально круглой большой ямы.

Вся она до глубины в два человеческих роста была забита трупами чернобыльских псов — черных, рыжих, пегих, откуда–то попал даже один полосатый. Мертвые твари были в разной степени разложения — и совсем свежие, и вздутые, и плоские, уже облезлые шкуры с торчащими костями. Пахло псиной, тухлятиной и почему–то ацетоном.

По трупам бродила одинокая ворона чуть ли не с гуся размером, снизу вверх кося блестящим глазом на сталкера. На то, чтобы выбраться из дебрей, у него ушел час. Но стоило ему выйти на нужное направление, как на него вновь накатило, и он очнулся чуть ли не уперевшись носом в нечто невиданное — исполинскую сосульку метра три толщиной, в землю уходящую неведомо насколько, а к небу поднимавшуюся метров на десяток с гаком.