Пангея приветствует тебя - Оливия Штерн

— В Пангее, там, откуда ты пришла, воспоминания архитекторов хранятся в распределенной нейропамяти. Таким образом обеспечивается увеличенный объем воспоминаний, но при этом, выходя за пределы Пангеи, часть воспоминаний остаются недоступны. Ты это знала, и сделала копию самого важного. Так ведь?

На тонком, бледном лице отразились растерянность и непонимание происходящего. Рион выругался.

— Господин, не сердитесь. Я просто… не понимаю.

— Я приложу все усилия, чтобы ты поняла, — сказал он, — ты мне нужна.

Внезапно Тана нахмурилась.

— Где мой господин, свет моей души? Где Мер-даланн? Вы знаете?

— А ты как думаешь? — осторожно поинтересовался Рион. Ему хотелось спева узнать, что помнит эта новая Тана Альен.

— Я не знаю. Помню только, как мы неслись на лошадях сквозь Хеттр. А потом… Ничего.

— Скорее всего Мер-даланна уже нет среди живых, — без обиняков сказал Рион и тут же пожалел об этом.

И без того бледное личико Таны сделалось едва ли не белее простыней. Губы приобрели синюшный оттенок.

— Тана, — позвал он, — Тана! Эй, кто-нибудь?

И бросился к двери, но ему навстречу уже устремилась женщина с длинной черной косой, подозрительно похожая на саму Тану. И Рион понял: Лисса, ее мать.

— Пошел вон, — шикнула она, — мне плевать, что там о тебе говорит Таноэн, но если хоть кто-нибудь еще причинит зло моей девочке…

Вот и поговорили.

Рион послушно вышел за дверь, но все же обернулся, перед тем как закрыть ее. Лисса быстро проделывала какие-то непонятные манипуляции над головой Таны, и Риону померещилось, что он видит тонкие паутинки, срывающиеся с ее пальцев и исчезающие в синих волосах.

«Наномаг», — заключил он про себя.

Реакция на новости о Мер-даланне смутила Риона.

С другой стороны, на этом можно было сыграть в том случае, если после восстановления памяти Тана откажется сотрудничать.

Рион потоптался у двери, из-за которой доносились рыдания. Выругался и пошел прочь. В конце концов, у него еще есть Ним, есть Дея, есть шелт, с которыми тоже что-то надо делать. Не говоря уж о Ранмаре.

Но, выныривая в теплый, пропахший хвоей день, он подумал, что может немного гордиться собственной прозорливостью. То, о чем он попросил Лорана, имело смысл.

Время замерло для нее, распавшись на две половинки. Первой был день, начинавшийся поздно, и повторявший раз за разом одни и те же события — принятие пищи, уход за телом, уход за лицом, выбор одежды, короткую прогулку по саду — обязательно в сопровождении рабыни.

Второй половиной бытия стала ночь, повторяющаяся раз за разом и берущая начало у дверей императорских покоев.

Порой Эви всерьез подумывала о том, чтобы разбить какое-нибудь блюдо и изуродовать себя осколками. Ее останавливала только мысль о том, что когда-нибудь Лоран придет за ней. Хотелось верить, что придет, хотя с каждым днем надежда таяла. А еще Эви боялась, что Лоран не захочет прикоснуться к ней после того, как ночь за ночью она принадлежала Императору Зу-Ханн. Возможно, Лоран простил бы ее, будь каждая ночь ночью боли и ужаса, но все было не так. Ненавидя себя, Эви испытывала удовольствие от ласк нелюбимого мужчины, и ничего не могла с собой поделать. Он хорошо знал женщин, и этим умело пользовался, заставляя ее кричать в наполненный ароматом розового масла полумрак, выгибаться в его умелых руках, растворяться в темном, тягучем наслаждении.

И это было ужасно. Неправильно. Необъяснимо.

Поэтому утром Эви с тоской смотрела на фарфоровую посуду, а в голове мелькала шальная мысль о том, что Император не захочет прикасаться к уродливой наложнице.

Но поручение отца также не было выполнено.

Император никогда и ничего не ел и не пил в ее присутствии.

При этом все ночи проводил с ней, напрочь забыв о других женщинах, а потому надежда, очень слабенькая, еще жила.

И что ей оставалось делать? Только ждать. Что-то нависало в воздухе, собиралось, душило, будто подступающая гроза. Эви с трепетом ждала, когда это, неведомое, произойдет.

А потом грянуло.

Это случилось ближе к полудню, когда Эви, словно кукла, сидела перед мутноватым зеркалом, а приставленная к ней девушка-рабыня осторожно, прядь за прядью, расчесывала ее длинные волосы. Дверь в покои распахнулась с грохотом, Эви даже испугаться не успела — на пороге стоял Император. Сердце с размаху ухнуло в вязкий и холодный студень: темные глаза владыки метали молнии. Он молчал и тяжело смотрел на Эви, которая, кое-как взяв себя в руки, вскочила и поклонилась в пояс хозяину.

— Ты, — в голосе Императора скрежетал лед, — сейчас идешь со мной.

— Да, мой повелитель, — выдохнула Эви и попыталась улыбнуться, — могу ли я следовать за моим господином, будучи не совсем одетой?

— Да, можешь, — он усмехнулся и смотрел на Эви так, словно видел впервые.

«Что-то произошло», — она поняла, что руки дрожат, но живо набросила на голову полупрозрачное покрывало и снова поклонилась.

— Я готова, мой повелитель.

— Изволь следовать за мной, — сквозь зубы процедил Император и двинулся прочь. Эви засеменила следом, стараясь не столкнуться ни с кем из личной охраны владыки Степи. Ноги подкашивались. Во рту пересохло. Дурное предчувствие сковало сердце.

Они миновали анфиладу светлых комнат и вышли на крытую галерею, выходящую во внутренний двор дворца. Император остановился, обернулся к Эви, окинул ее леденящим кровь взглядом.

— Я привел тебя, дабы ты увидела, какая судьба уготована тем, кто смеет предать Императора и плести за его спиной заговор.

И указал вниз. Эви только взглянула — и тут же поняла, что под галереей все было приготовлено для казни. Стража, плаха, палач. Не хватало только приговоренного.

— Не догадываешься, кого я буду казнить? — холодно поинтересовался Император и заложил пальцы за пояс, как это любил делать Мер-даланн в минуты размышлений.

Она покачала головой.

— Нет, мой повелитель.

На губах Императора появилась ухмылка, не предвещавшая ничего хорошего. Он отвернулся от Эви, махнул кому-то рукой.

Она покорно стала смотреть на разворачивающуюся внизу трагедию. Вот появились императорские стражи, вот они выволокли человека в пестром одеянии. Человек не мог идти, его тащили, подхватив под руки, и внезапно Эви поняла, что его одежда должна была быть белой, но пропиталась кровью. Приговоренного резко развернули лицом к Императору, он поднял голову. Перед глазами Эви потемнело, взгляд метнулся к Императору.

— Почему?.. — произнесла она одними губами.

— Мер-даланн имел сговор с врагами Зу-Ханн.