Тень всадника - Анатолий Гладилин

Слухи о том, что я подал в отставку и что мне положена пенсия, вызвали veritable stuperfaction (русский перевод: "настоящее изумление, ошеломление" теряет в красках). В пятьдесят лет, в расцвете сил, профессора из университетов не уходят. Неужели какая-то темная история (совращение малолетних? - кстати, модная тема в газетах), и Сан-Джайста хотят тихо убрать, вытолкнув на пенсию, чтоб замять дело?

Но когда я наконец вернулся из затянувшегося академического отпуска и все воочию убедились, что я неожиданно постарел лет на десять, общественность облегченно вздохнула: "Слава Богу, наш профессор ни в чем не замешан, просто у него обнаружилась тяжелая болезнь, рак или СПИД, спрашивать не удобно". И мне намекали, что, если выпроваживают на пенсию из-за СПИДа, дайте только знак, мы подымем на ноги все кафедры, студенты подпишут петицию, устроим такой скандал, это ж чистая дискриминация!

Я мягко дал понять, что ничего устраивать не надо. Спасибо за беспокойство и поддержку. Я прохожу усиленный курс лечения.

Я стал очень популярен на факультете.

В общем, все складывалось отлично. Университетский мир, хоть и разбросан по пяти континентам, узок. Американцы, если решат предложить мне нечто интересное, сначала наведут справки. Моя репутация будет выглядеть безупречной. Сан-Джайст заболел и, не желая висеть балластом на кафедре, ушел по собственной инициативе. Теперь, выздоровев, он готов пересечь океан не в погоне за деньгами, а из-за любви к науке. Ценный кадр.

Я чувствовал, что над моей головой разгорается нимб.

* * *

Перед тем как войти в здание, я воровато снял нимб и спрятал его в атташе-кейс, набитый бумагами. Я невольно сгорбился, и почему-то мне стало безумно стыдно. Оглянулся. Никто за мной не наблюдает? Персона, которой я боялся попасться на глаза, в это время, по моим подсчетам, сладко спала на Диккенс-стрит (хотелось верить, что в одиночестве). Вечером я расскажу ей по телефону о сегодняшнем демарше, но без подробностей.

Вот не думал, не гадал, что доживу до этого момента.

Переступить порог. Собраться с духом.

На фронтоне здания огненными буквами написано: "Оставь надежду, всяк сюда входящий". Впрочем, из-за аберрации зрения, астигматизма и близорукости можно было прочесть и по-другому; "Страховая пенсионная касса по старости".

Вошел. Внутри множество табличек. Спросил у вахтера, где это самое заведение. (Вахтер рассердился: "Что вам там надо, молодой человек?" Я с благодарностью пожал ему руку.) Вахтер вежливо указал на дверь первого этажа. Значит, у него не возникло сомнений. Я обратился по адресу.

В зале ожидания оторвал от рулона бумажный номерок - 50. На электрическом табло горела цифра 43. Мистика-каббалистика: 4350 - номер дома на Диккенс-стрит. Что бы все это значило? Я уселся в кресло (удобное, мягкое) рядом с нарядно одетыми, напомаженными, парфюмированными старушками и стал перелистывать брошюры. Заведение предлагало своей клиентуре разнообразные развлечения: специализированные экскурсии для паралитиков, водолечебные и грязевые курорты, дома отдыха для "третьего возраста", пансионаты для инвалидов и полуинвалидов (телевизор в холле), курсы кройки и шитья, клубные вечера с танцами и хоровым пением, а также льготные страховки для оплаты похорон.

Короткий гудок. На табло выскочила цифра 50. Меня будто смахнули с конвейера и запихнули в бокс.

Квадратная дама за столом с рыжим перманентом поприветствовала легким кивком, заграбастала мои бумаги и начала их потрошить.

Поверьте мне: раньше женщины в администрации не работали. Их можно было встретить в церкви, гостинице, таверне, лавчонке, а в основном они сидели у себя дома (или в домах терпимости). К женщинам-администраторам я привык в своей последней жизни и изучил их повадки. Американки - деловые и агрессивные. Советские - наглые и ленивые. Немки - деловитые и отзывчивые. (Про шведок ничего не скажу. Со шведскими клерками в юбках не приходилось сталкиваться. Но неужели мои бывшие подданные, такие нежные и романтичные... Ладно. Помолчим.) А вот француженки даже на конторских стульях в первую очередь чувствуют себя женщинами. С ними сразу возникал контакт, причем не обязательно положительный (француженки кожей ощущают, как вы оцениваете их женские качества), однако улыбка мужчины, его взгляд создавали определенную атмосферу.

В боксе-отстойнике, куда я попал, пожалуй, не подействовал бы и шарм Алена Делона. Квадратная дама меня в упор не видела. На пенсионеров не смотрит. С какой стати? Для пенсионеров это предпоследняя станция. Следующая - кладбище. Смотрят на номер досье и на матрикул социального страхования.

- Где квитанции о зарплате с шестьдесят пятого года? - спросили строгим голосом.

И поразительно, я занервничал, заволновался. За два с лишним века своей общественно-полезной (надеюсь!) деятельности я мог предъявить только университетские fiches de paye с 1974 года. А в пенсионных бумагах, которые мне прислали и которые я предварительно изучил, мой рабочий стаж начинался в 1965 году. Я еще подумал: откуда его взяли и как я его докажу?

В соседнем боксе взвился возмущенный мужской баритон. Моя визави отреагировала сардонической усмешкой: мол, кричи, кричи, голубчик, много вас тут шастает...

Я решил не спорить и тихо уйти. Правда, тогда срывались все мои планы. И вообще, непонятно, зачем мне пудрили мозги?

...Что-то квадратную даму заинтересовало. Не во мне. В моем досье. Она уставилась в компьютер и нажимала на клавиши.

- Вот в чем дело! - обрадовалась милая женщина. (Не за меня обрадовалась. За себя. Нашла ключ к загадке.) - У вас же основная пенсия - военная. С шестьдесят пятого по девяносто второй. А вы мне говорили...

Я ничего не говорил!

- ...ваше счастье, что в армии аккуратно оформляют документацию.

Не спорю, было желание ответить: а) мое счастье в данный момент видит десятый сон на четвертом этаже в Шерман-Оксе, б) в 1965 году Антон Сангустов слушал в Московском университете лекции по истории СССР, марксизму-ленинизму и понятия не имел, что прилежные французские штабисты его уже зачислили на службу в инфантерию.

Догадываетесь, свой ответ я проглотил, как сладкую слюну. И получил указание: каких бумаг и откуда ждать, какие бумаги куда посылать. Морока месяца на три.

* * *

Параллельная жизнь. Слежу по часам. Сейчас она в ванной, чистит зубы и прочее. Застряла в пробке на Лорел-каньоне. Сдает Элю в детский сад. Подсчитывает на компьютере калории. Наливает из автомата кофе в пластмассовый стаканчик. Ее шеф, Квазимодо, вызывает к себе в кабинет. Как его фамилия Сикимура, Куросава? Забыл. Пусть будет Квазимодо, звучит вполне по-японски. Отвратительный горбун, не опасен. Ленч с Кэтти или Ларисой, новой русской девочкой, приятной во всех отношениях, которую взяла в свой отдел. Меню: диетический салат, креветки в остром японском соусе (от японцев никуда не деться). Снова экран компьютера. Тысячи долларов извиваются хвостиком. Вдруг входит красавец доктор. Что ему, паскуде, там надо? Или она была с ним на ленче? Смотрю на часы. В любом случае она уже вернулась в контору.