Сестры Гримм - Менна Ван Прааг

Бабушка явно растерялась.

– Я не понимаю.

– Не волнуйся, все хорошо. – Девушка заботливо укладывает женщину в постель. – Это был просто кошмар.

– Но я… я…

– Все, бабушка. Спи.

Эсме закрывает глаза и тихо стонет.

– Вот и хорошо, спи, спи. – Скарлет гладит свою бабушку по спине, пока ее стоны не затихают и она не начинает храпеть.

11.17 пополудни – Голди

– Недавно ты… спрашивала меня о моих шрамах. – Лео теребит край простыни. Мы лежим в номере 36, занимаясь тем, чем нам не следовало бы заниматься. Сегодня мы еще не говорили о Навечье, и я этому рада.

– Я хочу… мне надо сказать тебе кое-что.

Я киваю, но мной уже усвоен урок. На сей раз я не стану на него давить. Лео смотрит на меня так, словно пытается запомнить каждый дюйм моего тела. Это немного нервирует.

– Я солдат, – говорит он, наконец. – И получил эти шрамы, убивая. Сколько шрамов, стольких я и убил.

Он что, окончательно сошел с ума? Сначала звезда, теперь солдат. И как он мог… ведь шрамов у него сотни. Один солдат не смог бы убить стольких людей.

Я пытаюсь успокоиться.

– Убил?

Лео кивает.

– Я тогда сказал тебе – помнишь? Сказал, чтобы ты не говорила, что это неважно, чтобы не клялась, что для тебя это не имеет значения. Теперь ты уже не можешь так сказать, верно?

Я молчу. Он был прав, но только если я поверю его словам.

– Но скажи мне… объясни. Я… я просто хочу… понять.

– Ты не поймешь.

– А ты попробуй.

Он вздыхает.

– Что ты скажешь, если я сообщу тебе, что убивал боевиков в Ираке? Террористов.

– Этого не может быть. Ты… ты слишком молод, чтобы…

Лео качает головой.

– Я старше, чем кажусь.

– Но ты же студент. Ты изучаешь…

– Это теперь, но так было не всегда. И вообще, одно не исключает другого.

– Это правда? Ты действительно убивал террористов?

– Ну… тогда я смотрел на них именно так.

– Скольких ты убил?

Он молчит и не смотрит мне в глаза.

– Двести… восемьдесят…

Я молчу. Что я могу сказать? Ничего.

– И это еще не самое худшее, – говорит Лео.

Что же может быть хуже? Я не произношу этих слов, но он наверняка все понимает по моим глазам. Парень отстраняется от меня и встает с кровати.

– Подожди, – говорю я. – Подожди. Извини, я…

– Тебе не за что извиняться. Я этого не заслуживаю.

Ничего не ответив, молчу. Неужели он в самом деле это сделал? Или это очередная фантазия? Не знаю, что было бы лучше – чтобы он был демоном или чтобы у него был бред.

– Я… я не знаю, что сказать, но понимаю, что должна сказать хоть что-то.

Лео застегивает рубашку, натягивает брюки.

– Не говори того, о чем можешь пожалеть просто потому, что ты… мне надо идти. Надо работать.

– Нет! – Он бросает меня. Я сказала что-то не то. Или сделала что-то не то, и вот теперь он уходит и больше не вернется. Резко встаю с кровати. – Ты не можешь сказать мне это, а потом просто взять и уйти – это нечестно. Пожалуйста.

– Да, знаю. – Он понижает голос. – Прости. Но должно пройти какое-то время, чтобы ты могла это переварить прежде, чем я… прежде, чем я…

Как же я смогу переварить то, что он убил 280 человек? Прежде, чем я успеваю что-то сказать или найти свою одежду, хлопает дверь. Он ушел.

– Подожди! – Выбегаю за ним. Я полуодета, но мне все равно. Если я сейчас дам ему уйти, он уже не вернется. Другого шанса у меня не будет. Я пока не совсем уверена, что хочу получить такой шанс, но никак не могу его отпустить, только не сейчас.

– Пожалуйста, не уходи, – говорю я, догнав его. – Не уходи вот так.

Но Лео не останавливается.

– Послушай, ты не обязан ничего объяснять. Нужно подождать. Давай подождем и посмотрим…

Парень поворачивается ко мне:

– Я не солдат. Я убивал не ради правого дела, а потому, что обязан это делать – такова моя функция, меня заставили это делать. Так же и для того, чтобы остаться в живых, ибо каждое убийство дает мне жизнь…

– Что? – Не верю своим ушам. – Как это? Это же не имеет смысла…

Тут уже он перебивает меня:

– Но… в основном я убивал, чтобы отомстить за смерть моего лучшего друга.

Я смотрю на него, не в силах сказать ни слова.

Наконец Лео прерывает молчание.

– Однако дело обстоит еще хуже, – говорит он.

– Что? – шепчу я. – Что может быть хуже?

– То, что я сделал с твоей матерью, – чуть слышно произносит он. – И то, что мог бы сделать с тобой.

12.05 пополуночи – Беа

Беа сидит на полу ванной, рядом лежит бритва, к которой она сегодня не прикасалась. Девушка разглядывает потрясающий рисунок женщины-птицы, выполненный Л. М. Ч. Чем дольше она смотрит на него, тем больше осознает – ей известно, кто его нарисовал, и известно, что он нарисован для нее или, может, был ею вдохновлен.

– Л. М. Ч.?

И тут ее осеняет – Л. – это Лиана. Ее сон. Это имя упомянула мама. Однако она не может вспомнить лица Лианы. Та была так близко – там, в «Фицбиллиз» – значит, возможно, девушка живет в Кембридже. Ее сестра. Беа вдруг охватывает ярость из-за того, что ее мама помнит больше, чем она сама.

Беа сжимает рисунок. Сестра. От мысли об этой девушке, которую она не очень-то помнит, но которую чувствует все яснее и яснее, Беа уже не так одиноко. Эта мысль похожа на бальзам для раны, которую нанесла ей смерть Вэли. Ее сестра.

1.13 пополуночи – Голди

Голди видит сон. Ей снится, что она и Лео сидят в саду на траве. Нет, не на траве, а на мху. И этот мох бел, как свежевыпавший снег. Это даже не сад, а поляна, окруженная ивами с белой листвой. Они сидят не вместе, а поодаль друг от друга. Девушка должна бы быть счастлива, но вместо этого испытывает печаль. К тому же она еще и в ярости. Эта ярость исходит из воздуха и из почвы, а Голди впитывает ее, как высохшее растение впитывает воду.

Эти печаль и ярость питают цветы в ее руках. Белые розы.

Голди протягивает одну из роз Лео, и он, облегченно улыбаясь, берет ее. Но, когда парень прижимает цветок к губам, шипы на стебле начинают расти и расти. Продолжая улыбаться, он ничего не замечает, пока один из шипов не обвивает его шею. Петля затягивается, но Лео не двигается, не пытается сопротивляться. Он просто смотрит на Голди, и его глаза полны грусти и раскаяния. Она бездействует, не делает ничего, чтобы это прекратить. Девушка просто смотрит, как ее роза медленно душит возлюбленного, пока он не превращается в горку праха на белом мху.