Между Ницше и Буддой: счастье, творчество и смысл жизни - Олег Цендровский

Следует признать, довериться своей способности суждения – не просто, как и применить на практике те откровения, что она дарит. Ее работе постоянно мешает другая, одновременно познавательная и мотивационная система – аффекты, эмоции и тесно связанный с ними блок базовых потребностей. Наша задача – вовсе не подавить их, но наладить эффективное сотрудничество, ограничить присущие им изъяны и правильно выстроить субординацию. Эти древние силы перестанут тогда стеснять наше движение и понемногу поделятся заключённой в них яростной энергией, устремившись в том же направлении, что и разум.

Человеческий ребенок приходит в этот мир в состоянии кричащей беспомощности и пребывает в абсолютной зависимости от попечения взрослых во много раз дольше, чем любое иное живое существо. Он не умеет ни ходить, ни даже просто контролировать движения собственных конечностей, не говоря уже о добывании пищи или избегании опасности, и немало лет должно пройти, прежде чем он будет в состоянии выжить сам. Строго говоря, созревание homo sapiens продолжается почти всю первую треть жизни, поскольку лишь к 23–25 годам завершается формирование префронтальной коры головного мозга, ответственной за большинство высших психических процессов: планирование, прогнозирование, расстановка приоритетов, принятие решений, инициатива, самоконтроль.

Это обстоятельство беспрецедентно в живой природе, но именно оно лежит в основании наших уникальных талантов. Чем выше нейропластичность живого существа, то есть способность нервной системы к обучению и изменению структуры, тем меньше у него врожденных шаблонов поведения. Это значит, требуется больше времени на создание необходимых для жизни связей в мозге на протяжении периода созревания и детство продолжается долго. У высокоразвитых существ – и в первую очередь, разумеется, у людей – доля инстинктивного поведения не так высока. В мозге присутствует огромное количество связей между нейронами, которые постепенно, под воздействием жизненного опыта образуют устойчивые нейросети – наше поведение, память, привычки, умения. Ценой крайней уязвимости молодых особей и сниженной доли автоматизма достигается необычайное умение приспосабливаться к изменяющимся обстоятельствам, обучаться и совершенствоваться.

Напротив, у существ с малоразвитым когнитивным аппаратом доля врожденных моделей поведения чрезвычайно высока и их нейропластичность предельно ограничена. После появления на свет им требуется либо совсем немного времени, чтобы освоиться, либо оно не требуется им вообще. Насекомые и рыбы с самого момента появления готовы к любому повороту событий. Они уже «знают» и умеют почти все, что им в этом мире может понадобиться. Когда у жирафа рождается детеныш, он драматически обрушивается в бытие с высоты в полметра – и сразу оказывается на четырех ногах. Пару недель спустя – это уже полноценная и самостоятельная особь, умеющая все то же, что и взрослый жираф.

У столь сильной опоры на инстинкты есть громадное преимущество в скорости созревания, ведь в большинстве ситуаций, чем дольше животное не может позаботиться о себе, тем меньше вероятность, что оно останется живо и оставит потомство. Наконец, основная масса существ на нашей планете имеет слишком низкую продолжительность жизни, чтобы полагаться не на заложенные природой поведенческие и когнитивные шаблоны, а на индивидуальный опыт. У них нет для этого ни времени, ни вычислительного ресурса нервной системы.

Эволюционным недостатком низкой нейропластичности является практически полная неспособность существовать вне своей экологической ниши. Достаточно небольшого, но критического изменения окружающей среды, к которому поведенческие программы не готовы, и вид может полностью вымереть. Одновременно такая слабая изменчивость индивидуальных особей лишает виды возможности создания культуры, то есть системы передачи знаний следующим поколениям. Этим колоссальным по своим преимуществам достижением могут похвастаться лишь виды homo и в зачаточных формах, к примеру шимпанзе, у которых замечена передача навыков использования орудий между поколениями.

Нейропластичность, длительность созревания и положение на эволюционной лестнице в общих чертах совпадают. Для вступления в зрелость детенышам обезьян нужно в три раза больше времени, чем парнокопытным, человекообразным обезьянам – в три раза больше, чем обыкновенным, людям же в три раза больше, чем шимпанзе. Именно степень совершенства когнитивного аппарата позволила человеку добиться прорыва в эволюционной гонке, оставив прочие родственные виды далеко позади. Мы увеличили среднюю продолжительность собственной жизни в несколько раз, снизили детскую смертность в десятки раз, одолели огромный список некогда неизлечимых болезней. Мы достигли доминирования во всех средах и нишах планеты, приспособились ко всем условиям существования и начали осваивать космос.

Путь человечества не лишён трагедий, тупиков и блужданий кругами и вовсе не гарантированно продолжится успешно. Несмотря на это, недооценивать даже с сугубо эволюционной точки названные головокружительные достижения, что часто делается, есть очевидная слепота и отсутствие исторической перспективы.

«Разум и чувства»

Человеческий мозг представляет собой слоистую структуру, и чем глубже залегают его части, тем они обыкновенно древнее. То, что обеспечивает едва ли не весь объем нейропластичности и все наши высшие умственные функции, есть наиболее молодой и верхний его слой – кора, а если точнее, то «новая кора» – неокортекс. Особенно нужно отметить ее заднюю теменную долю, где в основном располагается языковая модель мира и осуществляется мышление.

Во-вторых, ключевую роль играет уже много раз упоминавшаяся префронтальная кора. Она занята не столько чистым ассоциативным мышлением, сколько прогнозированием и сравнительным анализом различных программ поведения и их исходов, а также запуском поведения по итогам выбора. Продвинутая конфигурация неокортекса, и прежде всего описанных выше областей, сделала возможным и наш разум, и культуру, ответственные за чудесные свершения человеческого вида.

Высокоразвитая кора мозга, однако, есть новомодная роскошь, которая имеется лишь у крошечной доли живых существ. Некогда она отсутствовала и у наших эволюционных предков, обладавших маленьким мозгом, а потому вынужденных ориентироваться в мире, полагаясь на грубоватые инстинктивные и поведенческие стереотипы. Ими всецело руководили структуры мозга, которые залегают под корой и в значительной степени располагаются в так называемой лимбической системе. Лимбическая система связывает воедино наши базовые биологические потребности и обслуживающую их эмоциональную жизнь. Она в несколько раз древнее и примитивнее неокортекса и в главных своих чертах сформировалась уже порядка 200 миллионов лет назад. Возникающие там эмоции и побуждения выполняют многие важнейшие функции нашего разума и коры в целом, но на более низком уровне качества.

Во-первых, хотя это прозвучит непривычно, «эмоции», как и разум, являются инструментом познания. Они реагируют на специфическую информацию и сообщают живому существу, как интерпретировать то или иное событие, навешивают на него особый ярлычок. Если мы чувствуем поток положительных ощущений, это информационный сигнал, сообщающий об успешности удовлетворения потребности или близкой перспективе такового. Напротив, страх, страдание, тревога говорят нам, что следует избегать породивших их обстоятельств. Показав, как относиться к тем или иным явлениям жизни, эмоции затем запускают соответствующее поведение – либо стремление, либо избегание во всем многообразии и сложности их форм.