Русский вечер - Нина Матвеевна Соротокина

с ребенком, и от этой снисходительности Иван Павлович еще больше горячился. Он чувствовал, что говорит что-то не то, но уже не мог остановиться.

— Государству нужны яблоки, выращенные не твоим способом.

— А на яблоках способ не написан, Ванечка. Главное, чтоб хорошие были и недорого. А я дешево продаю.

— Тебе пенсии мало? Давай мы тебе будем помогать.

— Да я бы не пошла, сынок, на рынок, но вы ничего не едите, а всего так много. Здесь все живое и все меня слушается. Посмотрю на пустую землю, дай, думаю, засею чем-нибудь. И растет! Если руки приложить, все будет. И такое полноценное, красивое.

— А какой ценой! — уже кричал Иван Павлович. — Кому все это надо? Нельзя разменивать свою жизнь на кур!

— Лопухом все засеять, и баста… — сказал вдруг отец и брякнул в гусли.

Иван Павлович сразу остыл, закурил и вышел из комнаты. Свет из окна освещал маленький засеянный маками газон. Отец вышел на крыльцо, сел рядом.

— Я, Вань, всегда с тобой во всем согласный. Но ты мне вот что освети. Сосед, Петька-шофер, рассказывал, что урожай в прошлом году был хороший, но не успели убрать. Он, может, и приврал, Петька-то, но говорит, что они до декабря свеклу в Воронежской области возили, пока план не выполнили. Много машин побили по бездорожью в пургу, а свеклы на полях осталось видимо-невидимо. Говорят, скоту. А как ее из мерзлой земли-то…

— Люди работают самоотверженно, — машинально ответил Иван Павлович, он плохо слушал отца.

— Это конечно, — сразу согласился тот, — самоотверженно. Всю жизнь. Самих себя, стало быть, отвергают.

Иван Павлович как всегда, не понял, всерьез отец или ерничает. К крыльцу подошел пес Дарьял и лег у ног. Дарьяла купила Вера, она давно хотела эрделя, но довела его только до девяти месяцев, потом, капризного, вздорного и ласкового, отвезла матери и забыла о нем. Пользы от Дарьяла не было никакой, ему и в голову не приходило, что он должен сторожить участок. Ночью он бестолково лаял на луну, днем вдруг начинал гонять кур, и мать сажала его на цепь, безумно боясь, что об этом узнает Вера и будет ругать ее за бессердечное отношение к животным.

— Петька-шофер говорит, — не унимался отец, — что два поля подсолнуха сгнило на корню. Сыро было, запозднились с уборкой, а зима ранняя. Потом бульдозером сгребали прямо со снегом. Все скоту да скоту. Малый урожай — плохо, большой — трудно. А, Вань?..

— Ты слушай, слушай Петьку-шофера. Он тебе еще не то расскажет.

Ивану Павловичу представилось длинное поле, серое небо. Из-под земли, как изломанные руки-ноги, торчали стебли подсолнухов. Летом они наливались соком, поворачивали круглые головы за солнцем.

— Петька соврет, недорого возьмет.

Перебивая табачный дым, поплыл запах жасмина. Осторожно обходя сидящих, прошла в сад мать и скрылась за яблонями. Через минуту раздался шум воды, она поливала из шланга грядки.

— Ты мать не трожь. Работает и работает. Что тебе-то?

— Что? — очнулся Иван Павлович.

— Мать, говорю, не трожь. Она теперь пчел хочет завести. Прополис на спирту — он от всех болезней.

Пчелы. Теперь у нее будут пчелы. Меду у нее будет много. Она всегда говорила: «Рука у меня легкая — никакой крем не берет».

— Машину, Ванек, достанешь ульи привезти?

— Достану, — отозвался Иван Павлович с тоской.

1983

Детективная история

С самого утра я был в прескверном настроении, словно гадости от жизни ждал. Тут же даю совет: боритесь с подобными предчувствиями всеми способами. Предчувствия эти сродни предначертанию. Сможешь побороть предчувствия, беда обойдет стороной, не получится у тебя, схлопочешь в полном объеме. Я не поборол.

Час дозванивался до заказчика. Дозвонился. Денег нет. Доллар растет, рубль падает, но хоромы ему построй к сроку. А на какие, спрашивается, шиши я буду паркет покупать? В том же мерзком настроении я потащился в магазин строительных материалов. Смету-то все равно надо составлять, хотя бы прикидочно. Да и заказчик у меня пока один.

По образованию я художник. Очевидно, художником можно быть только по призванию. Как только жизнь дала возможность улучшить заработок, я бросил кисти и краски и стал строить загородные дома нуворишам. Я не столяр, не плотник, не архитектор и не прораб. Я организатор. Новая работа мне нравится, платят прилично. Вот только мотаться приходится много — вся жизнь на колесах.

Нужный кафель я нашел только в третьем магазине на окружной. Имелись также приличные обои. Миллион у меня в сумке был, можно было бы и сегодня что-нибудь прикупить. Но я решил не мелочиться, завтра раздобуду деньги, организую фуру и все разом куплю.

Машина у меня «Нива». Я ее только что приобрел взамен «Жигулей», которые мне мальчишка-маляр разбил. Сел, недоумок, покататься и вырулил в столб. Маляра выгнал, «Жигули» с грехом пополам привел в порядок, теперь продаю. Занятие паскудное. Одна радость — новая «Нива» бегает отлично. Поэтому я очень удивился, когда она стала припадать на одно копыто. В общем, отъехал я от магазина метров на сто и встал — баллон спустил. Чертовня какая-то, утром я все колеса проверял.

Передо мной на обочине метрах в десяти стоял красный жигуль. Я стучал ногой по колесам и краем глаза видел, как у красного распахнулись все дверцы, три человека ступили на асфальт. Один остался на месте, а два других подошли ко мне и, сочувствующе цокая языками, предложили помощь.

— Спасибо, мужики. Я сам. Знать бы, какая сволочь мне баллон проткнула.

Последнее замечание вызвало бурю негодования. Коротышка в коже тут же вцепился в мою запаску, а второй, в желтых ботинках, затянул длинную историю про безобразия на дорогах.

Добровольные мои помощники принадлежали к генотипу, который ныне в Москве именуют «лицами кавказской национальности», а в простонародье — «хачиками». Вначале меня это словообразование раздражало до крайности. Я за дружбу народов. Воображаю, как бы мы раздражались в Тбилиси или Баку, если бы нас там называли «лицами среднеевропейской национальности». А сейчас все уже попривыкли.

Обо всем этом я размышлял, откручивая гайки. И несказанно раздражали меня эти желтые ботинки! Они все время притоптывали, правый желтый был с развязанными шнурками. Концы шнурков обмахрились, подметали пыль, и это усугубляло общее неблагополучие. «Как бы они средь бела дня запаску у меня не увели», — подумал я, а вслух сказал:

— Да завяжи ты, старик, шнурки! Наступишь на шнурок и свалишься мне на голову.

Две смуглые руки тут же заработали со шнурками, завязывая их на аккуратный бантик.

— Ну, все, дорогой? Дальше справишься? Мы поехали…