Мерзкие дела на Норт-Гансон-стрит - С. Крэйг Залер

Доминик объехал кратер – вроде тех, что находятся на поверхности Луны, – и телефон загудел.

– Седьмое сообщение, – снова сказал женский искусственный голос. – Двенадцать тридцать шесть.

– Говорит, что у послания есть ограничение по времени, – сказал Зволински. – Надеюсь, удалось сохранить все. Так вот, я выскочил в коридор с ключами во рту, с пистолетом в левой руке, в пуленепробиваемом жилете и бо́ксерах, как сбежавший с выступления стриптизер. Оказавшись на улице, увидел, что коричневый грузовой фургон выезжает с парковки – их ждал водитель, – и я понял, что именно эта банда убила Джанетто и Стэнли и стреляла в Нэнси. Я сел в большой синий автомобиль, завел двигатель и поехал за ними. За Ванессой. Было темно, но я не стал включать фары. Когда я добрался до Саммер-драйв, то увидел их через перекресток. Они тоже не стали включать фары, и мной вдруг овладело странное спокойствие. Виктори – мой враг, мой главный соперник. Я потратил десятилетия, чтобы узнать, как он дерется, как двигается, как проводит удары, где может их нанести, а где – нет. Он победил меня, когда забрал мою дочь, и победил, когда уничтожил мой брак, но я наносил ему серьезные удары – сотни раз – и никогда не покидал ринг. Ни разу. Так что уроды, сидевшие в коричневом грузовом фургоне, находились в невыгодном положении. Они не могли знать Виктори так, как я. Это просто невозможно. И я следовал за ними – отставая на два или три квартала, – давая им много пространства и оставаясь в тени. Я не включил фары, а всякий раз, когда появлялись уличные фонари, уходил в сторону. Я был, как Молния Макдэниелс – Ирландский Призрак. Виктори нанес мне несколько прямых – выбоины, объезды, сбитые автомобилями животные, – а после того как мои враги едва не пробили шину, им пришлось включить фары – в том числе и габаритные огни.

Инспектор шумно вздохнул и продолжил:

– Теперь за ними мог следовать даже стажер. Я отстал еще больше – на четыре квартала, а иногда нас разделяло даже пять. Это было как выйти в ринг с ребенком, только начинающим ходить. Они сбросили скорость, я последовал их примеру. Их машина свернула в какой-то переулок, и я понял, что они что-то задумали. Я доехал до угла и увидел, что они направляются к подземной парковке. Я проскочил мимо, сделал круг по кварталу и вернулся обратно. К тому времени, когда я был на месте, они исчезли, но я не беспокоился. Я знал, что они внутри парковки – скорее всего, меняли машину. Так что они оказались в углу ринга – спиной к канатам. Я оставил машину перед въездом на парковку, взял ключи в рот, схватил пистолет и вошел внутрь. На первом этаже было пусто, поэтому я поднялся на следующий уровень, с таким же результатом; но услышал голоса сверху, вышел на третий этаж, спрятался в тени и увидел коричневый грузовой фургон и трех парней, которые из него вышли и направились к белому лимузину. Я не видел Ванессы. Они не выбросили ее из фургона, и получалось, что она все еще там. Мне до смерти хотелось отделать ублюдков, но Ванесса была важнее, поэтому я позволил им сесть в белый лимузин и уехать. Я подбежал к двери и попытался открыть ее, но она была заперта. Я разбил стекло рукоятью пистолета и забрался внутрь. Ванесса в огромной луже крови неподвижно лежала на животе под скамейкой. Все мышцы в моем теле напряглись, и я стиснул зубами ключи. Все повторялось – я снова оказался в больнице, где оперировали мою дочь, – и я застыл на месте. Меня будто парализовало. А потом я увидел, что она дышит. Я выплюнул ключи, положил пистолет и устроил ее на скамье. Ее блузка была залита кровью, и когда я расстегивал ее, чтобы осмотреть рану, то заметил кое-что на полу между передними сиденьями и понял, что теперь все усложнится еще больше. Там лежал пистолет тридцать восьмого калибра. Один из болванов – умник, включивший без всякой на то причины габаритные огни, – оставил проклятый пистолет в машине, и я знал, что они за ним вернутся. Я тебе перезвоню, пока эта дрянь не отключила меня…

Раздался щелчок, и через мгновение женский голос сообщил:

– Восьмое сообщение. Двенадцать сорок одна.

– Твой телефон – настоящий придурок, – заявил Зволински. – Итак, мы находились в грузовом фургоне, и я знал, что убийцы скоро вернутся. Я снова положил Ванессу под скамейку, закрыл дверь со стороны пассажира и присел на корточки, вот только с разбитым стеклом ничего сделать не мог. Вскоре я услышал шум приближающейся машины. Фары осветили гараж, как прожектор в концлагере, и сразу повсюду появились длинные черные тени. Я посмотрел в боковое зеркало и увидел, что вернулся белый лимузин. Он остановился. Задние двери распахнулись, и появился черный парень, похожий на Уильяма Уоткинса-младшего – чемпиона мира восемьдесят второго года в полулегком весе, – а за ним вылез водитель, белый парень с вьющимися черными волосами, который сказал: «Я думаю, что положил его в отделение для перчаток». Очевидно, именно этот болван включил габаритные огни. Ну, тогда парень, похожий на Уильяма Уоткинса, сунул в рот сигарету, закурил, втягивая в себя рак, и направился к фургону. Он выглядел разозленным, как и следовало, – ведь ему приходилось прибирать за мистером Габаритные Огни и в самое ближайшее время его ждала казнь. Я сидел на корточках, приготовившись стрелять, и наблюдал за ним в зеркало. И чем ближе он подходил, тем больше напоминал Уоткинса-младшего, и в какой-то момент я подумал: «Неужели мне предстоит подстрелить чемпиона восемьдесят второго года?» Очевидно, я ошибся – парень был похож на Уоткинса, только тридцать лет назад. Ну, а если он являлся сыном, значит, выбрал себе неправильную работу. Наконец он подошел совсем близко, и, когда дым сигареты рассеялся перед его лицом, он заметил, что стекло разбито, и я выстрелил ему в голову. Дважды.

– Зволински – хороший стрелок, – сообщил Доминик Беттингеру. – У него высокий процент попаданий.

– Потом я выстрелил через ветровое стекло со стороны водителя, и с мистером Габаритные Огни было покончено, – рассказывал тем временем инспектор. – Пассажирская дверь лимузина распахнулась, последний парень выскочил наружу и побежал. Я стрелял ему по ногам, пока он не упал, – а когда пополз, взял тридцать восьмой и продолжал палить до тех пор, пока он не перестал двигаться. В общем, я с ними разобрался. Затем я положил Ванессу на скамейку, расстегнул блузку, нашел раны – ее дважды ударили ножом в живот – и заклеил их. У нее был совсем слабый пульс, и я понял, что она потеряла много крови. Я задумался. До больницы было не меньше получаса езды – мы находились на окраине, – а я не знал, выдержит ли она и есть ли у них нужная кровь. Тогда я схватил ключи и сотовый телефон «Уильяма Уоткинса-младшего» и выехал из гаража, взяв с собой Ванессу. Я проехал два квартала – к тому месту, где раньше был Парк Фонтанов, – и отыскал наркопритон. Теперь вариантов стало больше. Я взломал входную дверь, прошел по коридору и отыскал их логово. Наркоманы валялись на диванах, точно плесень, и с недоумением на меня пялились. Я все еще был в боксерах и бронежилете, с заклеенной рукой-дубинкой и весь в крови. Наверное, они решили, что я галлюцинация, – во всяком случае, они очень на это рассчитывали. Я отвесил пощечину одному парню, чтобы тот понял, что я настоящий, и сказал, чтобы он дал мне шприцы – новые, в пластиковой упаковке, целую коробку.

Я взял шприцы, вернулся в фургон и сел рядом с Ванессой. Она была еще жива, но становилась все слабее. Она умирала. Я не слишком красив. У меня не самая хорошая спина, не самый лучший размах рук при таких размерах, но я обладаю одним качеством, которым горжусь. У меня нулевая группа крови с отрицательным резус-фактором – я универсальный донор. Я наполнил шприц – используя здоровую руку, чтобы держать иглу, и рот, чтобы перемещать поршень, – нашел вену на руке Ванессы и влил ей свою кровь. Не слишком быстро и не слишком медленно. Потом я повторил процедуру, а когда кровь забила иглу, я ее заменил. Где-то между пятой и шестой порцией у меня стала кружиться голова. Я позвонил в больницу и сообщил, где мы находимся. Однако я не потерял сознание и продолжал переливать кровь, пока все вокруг не окутал мрак. А потом я пришел в себя здесь. Ванесса все еще без сознания в отделении интенсивной терапии. Я знаю, что она выживет, и доктора думают так же. У нее моя кровь… И она умеет сражаться.