Лютая охота - Бернар Миньер

– Ты уверена?

Глупый вопрос, он и сам это понимал. Она кивнула.

– Какой срок?

– Пять недель.

Больше он ничего не сказал. Ребенок. Их ребенок… Он спросил себя, хочет ли он стать отцом в третий раз. Подняв голову, он увидел в небе пригоршню звезд, сверкавших в просвете между облаками. Как золотой песок. Широкая улыбка у него на лице стала еще шире.

– Почему ты улыбаешься? – спросила Леа, тоже улыбаясь.

* * *

Полицейский взглянул на часы. 7:30 утра. Ночь выдалась долгая. Однако небо за высокими окнами больницы начало светлеть. Он обернулся к медсестре.

– Он очнулся?

Она рукой сделала знак «да» и, не говоря ни слова, удалилась по коридору мимо пустых носилок, постукивая каблучками. Он дождался, пока силуэт в белом халате исчезнет в самом дальнем кабинете.

Потом поставил стаканчик с кофе на стул рядом с закрытой дверью, тихонько постучал, нажал ручку и вошел, не дожидаясь ответа.

В тускло освещенной палате слышался ритмичный шум аппарата искусственного дыхания и мониторов, похожий на сопение какого-то большого животного. Человек, лежавший на специализированной кровати, был интубирован. Район сонной артерии и лоб покрывали толстые повязки. Веки его были сомкнуты, и полицейский сначала решил, что он спит, но потом, когда глаза невероятной синевы вдруг открылись и взглянули на него, полицейский вздрогнул.

Синеглазый пациент – тот, кого солдаты называли «Лев», а спасатели «воскресили» в крайне сложной ситуации, благодаря дефибрилляторам и своим опытным рукам, – молча смотрел на него, и страж порядка с трудом выдержал этот взгляд, нервно сглотнув.

– Мой генерал, – робко начал он, – я хочу, чтобы вы знали, что здесь у вас ни в чем не будет недостатка. И в тюремной камере тоже. Если вам что-нибудь понадобится, позовите меня: я сижу в коридоре. Коллега, который сменит меня, тоже из наших, и он тоже о вас позаботится.

* * *

– Тебе как: дюрюм? – спросил Сами.

– Ясное дело. И без острого соуса… Ну так что, они тебя допрашивали?

Выразительное лицо Сами резко омрачилось.

– Да. Ну разве это не оскорбительно? Если человек ничего не сделал, если он честный, уважающий законы гражданин, с ним нельзя так обращаться…

Она оглядела пустой зал за их спинами, столы с перевернутыми стульями и посмотрела в свою тарелку.

– Мне кажется, что ты только что нарушил один из этих законов, – заметила она.

– Ты не клиентка, – ответил он, тряхнув головой и улыбнувшись. – Ты мой друг, великая Эстер Копельман, защитница правого дела и всех обездоленных.

– Скорее проигранных дел и восточной кухни, – возразила она.

Он от души рассмеялся своим заразительным смехом, но она была серьезна.

– Спасибо, – сказала она.

– За что? – удивился он. – На моем месте ты сделала бы то же самое, разве нет?

Он заметил, как увлажнились ее глаза.

– Копельман, я предпочитаю видеть тебя в гневе, сентиментальность тебе не идет.

Но он и сам почувствовал, что глаза наполняются слезами, и смущенно ретировался на кухню, чтобы она ничего не заметила.

* * *

– Благодарю вас, майор, что пришли с отчетом, – очень любезно сказала на следующее утро префект.

Она сидела на краю стола напротив него. А поскольку он расположился на стуле, который был намного ниже, ему приходилось приподнимать подбородок, чтобы смотреть на нее.

– Вы настоящая загадка, майор. Я все никак не могу решить, вы альфа или бета, хищник или травоядный. Однако все свидетельствует о первом варианте. Во всяком случае, вы не из тех бесполых всезнаек, которые в наше время стали нормой. Не из тех, что прячут за густой бородой полное облысение мозга, если можно так выразиться.

Она развела и снова скрестила ноги, и на секунду Мартен различил треугольничек белых кружев.

– Разве это так важно, кто я такой? – сказал он.

Она улыбнулась своей самой обворожительной и убедительной улыбкой и ответила:

– Для меня важно. По-прежнему никаких следов исчезнувших?

– Никаких.

Они перевернули весь замок вверх дном, пустили в ход собак и георадары, прорыли ходы разной длины и ширины, превратив замок генерала в настоящую кротовую нору. Безрезультатно.

– А что господа Лантене и Амбрелот?

– Они утверждают, что генерал солгал и никакой оплаченной охоты на самом деле не было. Судья хочет свести вместе разных участников событий, чтобы облегчить выяснение истины.

– Понимаю.

Как Понтий Пилат, Мишель Сен-Амон жестом показала, что она умывает руки.

– У вас звонит телефон, – сказал Сервас. – Полагаю, кто-то пытается до вас дозвониться.

– Он, а может, и она подождет. В такое время, несомненно, звонит мой муж.

– Гефест…

Она удивленно наморщила брови.

– Не в его привычках разжигать потухший огонь, – заметила она. – Но если вы намекаете на легенду, согласно которой Гефест, бог огня, был незадачливым мужем Афродиты, изменявшей ему направо и налево, то берегитесь, майор: я знаю мифологию и могу усмотреть в этом оскорбление… А вот если вы намекаете на красоту Афродиты, то я охотно приму это как комплимент.

Она рассмеялась и спрыгнула со стола, обдав Серваса свежим и пикантным ароматом духов.

– Я считала, что у всех сыщиков есть любовницы, – сказала она. – Но кажется, я ошибалась. Жаль. Я вас больше не задерживаю, майор.

* * *

Луч утреннего солнца, упав на кровать, ласкал лицо спящей Леа. Ее рыжие волосы блестели в идущем от окна свете, с полуоткрытых губ слетало таинственное дыхание. Мартен запечатлел этот образ в памяти, как те снимки, что наши родители и наши бабушки и дедушки нежно любили и хранили в заботливо отделанных шкатулках.

Женщина, которую он любит, спит рядом с ним. Она носит его ребенка.

Словно, просыпаясь, он понимал, что его разбудила красота этого мира. И был потрясен. А ведь еще совсем недавно он был полон болезненной печали. Хватило такой малости, чтобы перейти от растерянности к надежде, от слез к веселому смеху, от поражения к победе. Это как в теннисе: очко туда, очко сюда, и ты побеждаешь по очкам. Потому что возможно все. И всегда. Без ограничений, поставленных болезнью, страхом или смертью.

Он на миг подумал о том парне из леса, с которого все началось. Какой стала бы его жизнь, не выскочи он тогда под колеса автомобиля холодной октябрьской ночью? А потом эта мысль улетучилась, как и пришла, и он посмотрел на Леа.

Любуясь ею, он спросил себя, в каком мире будет расти их ребенок. Тот мир, что окружал их, стал рушиться. И дело не в пандемии, все началось гораздо раньше. Но он не сомневался, что с такой матерью, как Леа, их ребенок вырастет в безопасности, станет сильным и сможет найти свое место. И тут он заметил, что простыня возле его лица намокла. И что вся его жизнь перевернулась. Он плакал. Плакал слезами радости.