Лютая охота - Бернар Миньер

Она вытерла глаза, вытащила бинокль и направила его на замок. Первая группа RAID[69] медленно, гуськом продвигалась вдоль левого крыла здания. Самира перевела бинокль на пристройки, стоявшие с противоположной стороны метрах в пятидесяти от места, где так же гуськом, вдоль одной из них, ближайшей к окружной стене, двигалась вторая группа.

У нее пересохло в горле: если вдруг начнется стрельба, Мартен окажется в первых кандидатах на шальную пулю. Она направила бинокль на высокого петуха, который уже добрался до фасада замка.

– А этот куда? Что ему там надо?

Она вскочила и, прячась за шпалерами и наклонившимися вперед кустами, быстро пробежала к постройкам, где бойцы RAID уже врывались в здания, выломав боковую дверь с помощью гидравлического домкрата. Группа исчезла внутри, оставив часовым одного вооруженного бойца. Пригнувшись, Самира ринулась к часовому.

* * *

23:50. Человек в лисьей маске повернул выключатель, и просторный ангар осветился мигающим светом неоновых ламп, прикрепленных к металлическим стропилам. Эта часть конюшен была незанята. После того как генерал продал половину своих лошадей, чтобы справиться с текущими расходами на содержание замка и с теми, которых требовал его проект.

По тем же соображениям он продал свою вторую резиденцию в Бретани, очень красивый дом XIX века, стоящий среди сосен на косе, и коллекцию старинных автомобилей. Но теперь взносы начали поступать отовсюду. Они больше не были одиноки…

– Иди, навести ее, – сказал Лис Кацу, протягивая ему ключ и черный мешок. – И не забывай, что она ничего не должна видеть.

Уловив эти слова, Сервас почувствовал, как с его груди сняли непомерный груз: это означало, что генерал действительно собирался выполнить свое обещание: освободить Леа.

Кац снова надел маску, схватил мешок из черной ткани и направился к двери на другом конце помещения, топча ногами солому, настеленную на земляном полу. Он отпер низкую дверь, толкнул ее и посмотрел внутрь. Потом обернулся, снял маску и в полном изумлении вернулся к остальной группе.

– Там никого нет…

Что?

Наступила тишина. И вдруг о цементный пол центрального прохода с металлическим звоном ударился какой-то предмет, явно брошенный из стойла. Вселенная взорвалась. От огромной вспышки задрожали стены, вверх взметнулось облако ржавой пыли. У Серваса было такое впечатление, что это взорвалась его голова. Чьи-то гортанные голоса стали выкрикивать команды, и из каждого стойла начали выпрыгивать люди в касках, с оружием на изготовку. Голоса зазвучали громче:

– Полиция! Полиция!

– Руки вверх! Руки вверх!

– Поднять руки! Вот так! Вы задержаны!

– И здесь тоже!

– Вы задержаны!

– Руки вверх! Руки вверх! Вот так: вы задержаны!

Крики внезапно стихли. Мартен вместе со всеми поднял руки. Дым разъедал ему горло, он кашлял, у него кружилась голова. Когда его окружили, он не сопротивлялся.

– Этого не трогать, – раздался у него за спиной чей-то голос, и по цементу застучали шаги.

Голос был знакомый… Он обернулся и увидел, что к нему по проходу спешат Эсперандье и Самира.

– Леа в надежном месте, – сразу сказала она Мартену.

Он вздохнул с облегчением. Слава Богу, Леа жива и свободна… В ушах у него гудело, словно повсюду роились пчелы. Голова болела. Взглянув на Рафаэля, он ощутил, как гнев снова захлестывает его. Не сдержавшись, он уже сделал шаг, чтобы ринуться на лейтенанта, но Самира удержала его за руку.

– Это благодаря ему мы сюда вошли, – сказала она. – Кац нас предупредил…

– Похоже, в последний момент в нем проснулась совесть, – сказал Венсан. – А может, вдруг испугался последствий…

Самира бросила на него осуждающий взгляд.

– Он не внедрялся в группу, – сказала она. – Он принимал в ней участие. Это к нам его внедрили…

Сервас буквально буравил жестким взглядом глаза белокурого лейтенанта. А во взгляде, которым ответила ему сникшая тень Рафаэля Каца в наручниках, он прочел печаль и в то же время вызов.

– Нет, – сказал Рафаэль, – это было простое везение. Генерал – мой крестный отец. Это он настоял, чтобы я внедрился в ряды полиции Тулузы, как когда-то, задолго до меня, поступил мой отец. И, как я уже говорил, в школе полиции я услышал разговоры о вас, майор. А потом, по чистой случайности, нам поручили это расследование, и я понял, кто за всем этим стоит, когда генерал со мной связался. Все это я сделал ради него… Потому что сегодня нам нужен именно такой человек. Потому что у нас больше нет правосудия, и необходимо, чтобы кто-то взялся за это дело. Потому что нельзя больше позволять мерзавцам без конца побеждать, насаждая хаос и тревогу… Но я возражал против этой истории с шантажом и самоубийством, майор…

Голос его затих. А Сервас вглядывался в лицо своего следователя и не был уверен, что он действительно говорит с Рафаэлем Кацем.

– Судья наверняка учтет, что под конец он пошел на попятный, – заметил Венсан, пожав плечами. – Но это не отменяет всего, что тому предшествовало…

– Ладно, пора заканчивать с этим безобразием! – резко сказала Самира гротескному хороводу. Снимайте маски! Все! Дайте полюбоваться на ощипанный задний двор!

Одно за другим из-под масок показались растерянные, взволнованные, искаженные бледные лица. Лица побежденных. Сервас вспомнил маленькую лекцию об омарах, которую Рафаэль прочел им в первый день своего появления в кабинете: «Что же до омаров, то химические процессы в мозгу омара-победителя существенно отличаются от тех, что происходят в мозгу омара побежденного. И у людей то же самое…»

Похоже, что Рафаэль Кац на этот раз оказался прав…

Один из членов RAID сдернул последнюю маску. Вот тогда-то и Эсперандье, и Самира, и Мартен застыли на месте.

Генерал замер и прислушался. Взрыв. Похоже на грохот петарды на празднике 14 июля. Ночь содрогнулась и качнулась. Рвануло где-то возле пристроек. Он знал, что это такое: шумовая граната. Значит, они приступили к действию. У него оставалось мало времени: через несколько секунд они ворвутся в замок.

Но одно дело – окружить пристройку, и совсем другое – сориентироваться в лабиринте замка.

Он не ошибся, почуяв слишком крепкий запах туалетной воды. Никто из его людей такой водой не пользовался. Ведь он же был хищником и развил до небывалой остроты все свои пять чувств за долгую карьеру на полях сражений: в конголезских лесах и в горах Афганистана, на улицах Бейрута и в кромешной тьме ночей Берега Слоновой Кости.

– Надо уходить, – сказал Кьевер.